Сибирские огни, 1931, № 4

В W H E 47 Ординарец подал мне лошадь и я поскакал налаживать связь между ротными командирами. Цепь двинулась вслед за отступающим противником. Я под'езжал к чет- вертой роте, когда какая-то шальная пуля попала в череп моей лошади. Лошадь на всем скаку брякнулась о землю. Повод уздечки запутался на моей левой руке. Я оть летел от лошади шага на два. В цепи закричали: «Цыкунов убит!». • • Я быстро вскочил на ноги, сгоряча не чувствуя никакой боли, и побежал впере- ди цепи. — Цыкунов жив! Цыкунов жив! — полетело по цепи новое сообщение. С обо- их флангов выскочила кавалерия и бросилась вслед противнику. Я приказал своему батальону рыть окопы.^Только тут я почувствовал сильную боль в руке и, оставив вместо себя товарища Закожурникова, пошел в Рубцовский врачебный пункт. У меня оказались вывихнутыми два пальца. Поражение это> нельзя считать серь- езным, но боль, которую я испытывал, была нестерпима. Врач завладел моими пальцами и, осторожно их выпрямляя, поминутно спра- шивал: — Больно? Очень больно? Мне казалось, что вопросы эти только усиливают боль. Наконец я очень глупо заорал на врача: — Делайте что следует! Я не барышня, выдержу! Врач испуганно на меня посмотрел и продолжал свою работу, повторяя те же слова. — Ваша рука спасена, — об'явил он. Я крепко вцепился в его рукав и вдруг заплакал: — Простите, я вас обидел! — Ничего, ничего, мы к этому привыкли, — задрожавшим голосом ответил врач и старческие слезы заблестели на его глазах. , По дороге из пункта я зашел в дом, где остановился Мамонтов. Это был старый купеческий особняк. Мамонтов, Захаров и Игнатов сидели за столом на красивой мяг- кой мебели и ели жареного гуся. Захаров рассказывав какую-то веселую историю своей молодости. В этой обстановке мои товарищи казались совершенно иными, не- привычными. Я чуть было не крикнул: «разве это вы?». Мамонтов подвинул к столу свободное кресло и пригласил меня закусить. Я сел и немедленно принялся за гуся, так как был голоден. В комнату ввалилась крупная толстогубая женщина. В руках у нее были бутылки. — Я хочу угостить вас хорошим вином, — сказала она и разлила густое и мутное вино по бавалам. Первый бокал она выпила сама, показывая, что в вине нет штакой отравы. Я доел свою порцию гуся, выпил вино и сморщился. Это было не вино, а сусло. Я с досадой отодвинул бокал и встал из-за стола. — Нехорошо нарушать компанию, — пропищала хозяйка. Я хлопнул себя по животу: — Спасибо. Я натянулся как поросенок. Игнатов с недоумением взглянул на меня. У Захарова от смущения покраснели даже уши. Он отложил вилку и нож и не сводил с меня пристального взгляда. Меня проводили взрывом смеха. На улице я встретил Флимонова. Он был снова одет в енотовую шубу с сереб- ряным пояском. Выпитое вино уже действовало: в категорической форме я потребо- вал от Флимонова, чтобы он снял конфискованную роскошную одежду. Флимонов обе- щал не показываться на глаза в этой шубе не только мне, но и партизанам. Я в ве- селом настроении пошел к своей цепи. Партизаны сидели группами около окопов и ели сочные семипалатинские арбу- зы, закусывая их хлебом.