Сибирские огни, 1931, № 4

пять тысяч тонн и жгли вдесятеро меньше. Пароходные корпуса поднимались со дна и шли на железо или на достройку. — Отдай якорь! Якорь шлепнулся, коротко лязгнув канатом. Было мелко. Бросили легости. Вы- тянули толстые швартовы. Поздно ночью «Ямал» был на своем месте. По борту из всех царовыходных тру- бок струились умирающе белые, влажные струйки. Спускали пар. Рекстин оставался с одной вахтой. Остальные две с командиром были в городе, блиставшем из-за дамбы далеким ожерельем. Умытый и свежий Рекстин подпялся в навигационную и отметил в путевом журнале: «25-35. ЭД-ский ковш. Стали на ремонт». И пририсовал внизу якорек, служа- щий знаком стоянки для моряков всего мира. На рассвете он снова поднялся в рубку, закончил запись: «3-05. Спустили пар». И подписал: «Пом. Кал. п/х «Ямал» Ил. .Рекстин». 2 Рекстин слал в рубке. Над ним, в ящике, звонко и пружинно ходил хронометр. В пять часов утра над дамбой высунулось солнце. Едва поднявшись, «но кубарем ска- тилось в ковш. Темная, стылая вода, отогреваясь, покрылась рябью золотых морщин. Проваливаясь в иллюминаторах, солнце вышло на палубу. Рекстин открыл глаза. Перед ним целомудренно сияли фиолетовые столбики поправок к компасному курсу. Он сбросил пальто и вскочпл. День начинался под знаком бодрости. Было, однако, холодно. Нога и все тело окоченели. Рекстин быстро, разделся, выбежал на палубу и окатил себя из ведра раз, другой и третий. Воду он черпал из-за борта. Одевшись, он прошел но палубе и проверил швартовы и якорь. Канат ослаб. Он приказал вахтенным «вручную набить». Они влоркилп длинные коромысла брашпиля в гнезда и «выбрали слабину доотказа». Все было в порядке. Рекстин закурил и спу- стился в кают-компанию пить чай. День разгорался. Прибыл катер с командой. Над ковшом уже разрывались круг- лые пплы. Шрапнельный визг их дробился в частом огне пневматических молотков. Краны-дирики выуживали с набережной бортовое железо: мир равномерно погружался в грохот. На «Ямале» разводили сурик. В рулевской разбирали штурвальную лебедку. Обе шлюпки были спущены на шаланды. Они лежали с задранными килями и их скоблили для ремонта. Из подшкиперской и обоих отсеков выносили судовое, ремонтное иму- щество. Загружали правый борт, чтобы получить дифферент и поднять левый. Тут же, за борт спускали беседки. Готовились красить борт. Из преисподней, в шуме гаечных ключей и железных еланей показался на палубе механик. Он вытирал паклей масляные руки и, жмурясь, затягивался папироской. — Здравствуй, штур! Рекстин обернулся на. окрик, но ответил не сразу, после паузы, занятый послед- нем наблюдением: «Двадцать пять сажен». Это относилось к большому обрывку стального двухдюймового троса, который матросы растянули вдоль палубы. «Хорош, кусочек» — подумал Рекстин и обратился к механику. — Здорово, инженер! Шутливое величание имело смысл недавний и нешуточный. Перенесенной прямо из классных мортехникума оно означало: «А помнишь, Шурка, как мы ходили на учебном «Экваторе» и, сдуру, на ремонте покрасили его в белый?» — «Ха-ха! Как не помнить! Вет уж Королевич (классная дама) кота погонял: мыть! мыть! Восемьдесят