Сибирские огни, 1931, № 4

что сидели казаки, записавшиеся на работу. Когда поднялись верблюды и русский человек поставил ногу в стремя — казаки спустили поводья и с гиканьем понеслись вниз по долине. Урумбасар летел впереди всех и взмахивал руками, словно хотел взлететь. Лицо его сияло неиз'яснимой радостью. Ему казалось, что; среди скачущих позади его звенят слова: — Он первый бросил весть о дороге. Это он скакал с пакетом, к которому было пришито перо беркута. Кавалькада неслась к станице Павловской. • • — Эй, дружок, спишь? Сонный женский голос ответил: — Хозяин в той юрте. Чатоэек прошел к соседней юрте, поднял вошму, закрывавшую вход, и крикнул: — Принимай гостя. Минуту спустя гость сидел, сложив ноги калачей, перед лежанкой хозяина, по- качивал головой и часто крякал: — Жить, паря, нельзя. Межевые приехали. Земля отойдет в казну, коли о себе заботиться не будем. Жалдыбаев вздыхал тяжело, как кузнечный мех. — Где сйот пасти? Верблюды сдохнут, бараны сдоршут, лошади совсем сдохнут. Илья Сильвестрович ткнул в грудь хозяина указательным пальцем: — За границу с'ездить, паря, надо. Ты знаешь, много раз ходил. Мы вместе... Оттоль подмогнут: офицеры там без деда сидят. Он встал на коленки, наклонился над Мултеем и осыпал его торопливым шопотом: — Денег больше надо, серебра. За Чортовым ущельем смотреть будем. Людей у них много, всех рассчитывать надо — денег вороха, серебра горы. С деньгами, паря, поедут — этого места не минуют. Понял? , Рассказал друту о семейных новостях. Давыдку отправил он на дорогу: '«Пусть присмотрится, где и чо делается: это нам пользительно». А работник Галаха третьего дня убежал из станицы и увел двух хозяйских лошадей. Беда, робить, по х0|зяйству некому. Встало розовое утро, глянуло через хребет. Гость одел казакскую войлочную шляпу. — Приезжай, мотри, ко мне. Сами о себе не позаботимся — худо будет. А на- род весь насупротив власти этой пойдзт: не ладь дорог. Дарод за землю постоит. Он вышел из юрты и свистнул: —• Преснька, преснька! Где ты? — звал коня. • • Аила села на камень. Руки ее опустились, как плети. Волосы выбились из-под платка. На щеках слезы смешивались с пото(м. Она думала не столько о себе, сколько о детях. Чем накормит она малышей, брошенная мужем и выгнанная хозяином? Все один за другим с голоду подохнут. Лучше бы не родить их, чем видет муки. Горе перекосило лицо ее. Возьмет сейчас всех и б|рооит в реку. Она посмотрела вокруг себя, переводя взгляд с головы на голову. •—- Которого раньше? — Сердце ее содрогнулось. Ее пугало не то, что: черная головка сынишки скроется под водой, — она боялась раздирающего грудь дет- ского крпка. Пошатываясь пошла дальше. Близнецев она несла под мышкамп, девочка си- дела на ее спине и рученклмп держалась за шею. За ней тянулась вереница детей и позади, словно пастух, шел старший сын. В ауле она села на землю, растоптанную скотом. Облизывала -соленые от слез и пота губы. Хромая казачка подошла к ней, разговор завела и, уходя, сказала: