Сибирские огни, 1931, № 4

еввтл А я КРОВЬ 19 — Надо, ребята, сейчас же разорвать змемннее кольцо. — Ворощил волосы левой рукой. — Ах, чорт возьми. Начало работы до утра откладывать жаль. Вооружившись дубинками и лопатами, сомкнутым строем двинулись в степь. Виноградов размахивал паяльной лампой: красный язык пламени лизал камни, песок и желтую сетку из колючих, как проволочные заграждения, растений. Антипов считал убитых змей и, как пушник шкуры, бросал их в кучу. — Ночью со всех кожи сдеру: ценятся кожр-то — закупают их. — Говорил он; пот со лба утирал подолом холстяной рубахи. — Нет я, ну-с, за червонец змею, ну-с, обдирать не соглашусь. Бр-р, — Ну- сик встряхнулся и с отвращением чихнул. Стафей говорил нарочито громко: — Знамо дело, змей опасаться надо. Она, проклятая, ночью в брюхо заползет — хуже лихорадки вымотает человека. В Павловке у одного мужика — Фролком звали— в брюхе змея целый год жила. Чем только себя он не пользовал, а выжить не мог — е пот лошадиный пил, и все. Растравил ее только — укусила подлюга изнутра: едва отводились с мужиком. Техники смеялись. Володя крикнул: — Брось ты сказки,, ну-с, рассказывать. — Пятьдесят три, пятьдесят четыре змеи... Знамо дело, сам я не видал, а толь- ко люди говорили. — Лицо Стафея стало серьезнее, а черты грубее. — Умер он не от змеи, а от опою: полведра воды у кулака за куль муки выпил — в то/г же день скру- тило его, Фролка-то. Бей, топчи. — Не удержался Стафей. — Это пятьдесят пятая. Солнце умылось песками, кроваво-красным бубном катилось с небосклона. Воз- вращаясь к палатке, изыекатели ломали низенькие и густые, как щетки, кустики: гото- вили топливо. Огонь торопливо пожирал чащу. У костра взметнулись крепкие и звошгае голоса. Над степью поплыла бойкая песня. Веди-ж, Буденный, нас смелее в бой- Большеротое эхо в вечерней прохладе во весь голос орало в степи, повторяя песню. ; i , ,I , Люди у костра одевали тужурки и пиджаки. На пески опустилась холодная ночь. • • Восток зарумянился, когда Стафей вошел в палатку. — Ну, подымайтесь, будить просили дак. — Сдернул одеяло с Виноградова. — Я, знаешь, оо всех змей кожи, как чулки, посдергивал. — Глаза у Стафея^ от бессон- ной ночи были красными, как у кролика. — Я уже чай сварганил. Техник вздрогнул, сжался в комок и дернул одеяло на голые плечи. — Ожгло? — Стафей вытирал руки о штаны. — Сегодня, знаешь, ночь серди- тая была: вода льдом подернулась. Мне-то ничего: от полушубка нороз-то, как горох от стены отскакивает. Виноградов спрыгнул с кровати и взмахнул руками, словно хотел взлететь: — Вставай. — Тряс за плечо Нусика. — Вставай пришел. — А? Кто, ну-с, пришел? Где? — Шаров кулаками протирал глаза. Постель Арефия Михайловича убрана, словно никто не спал на ней. Он в бинокль рассматривал степь. — Козы! Смотри, Адрианов, табун коз! Так бы и бросил сейчас бинокль и схватил ружье. С какой трепетной жадностью вскинул бы стволы, мушкой нащупы- вая точеную головку животного. Но ящик с теодолитом открыт, а распластавшаяся степь ждет Людей, которые познают ее, причешут и нарядят в стальные доспехи. — Еще табун! Эх, едят тя мухи! — Ругался по-мужицки. Группа изыскателей беспокойно ринулась в степь. Впереди широко шагает ве- шилыцик. За ним рабочие тащат два десятка вешек. Реечники несут пестрые линейки на плечах, как ружья. С глухим звоном ползет по земле белая лента. Вот первыми