Сибирские огни, 1931, № 2 - 3

тор буксует. Трактор не может работать, потому что человек не хочет совестно делать. Я не могу такую работу видеть и ушел на хутора. Я уже стар, мне не дожить до того, что в коммуна я буду читать газета и гово- рить: «жизнь лучше, чем о ней пишут». А теперь пишут хорошо, но жизнь еще очень трудна... — Мой сын пойдет в коммуна, — заключает он неожиданно. Мы спешим обратно, чтобы сегодня же выехать дальше. У моста через Салбею Денис задумчиво смотрит перед собой и, поднимая спокой- ный, уверенный взгляд, говорит: — Я думаю тут бы собрать всех добрых охотников и чтоб наловить маралов. Вот вы вперед поедете — там большие охотники, там тайм, вся под ногами. И йо- том всем обществом сделать мараловый колхоз — ну, там коров тоже развести, вся- кий скот. Траву выкосить всю не можем. И жили бы люди. — А вот Имша говорит, трудно жить в коммуне — работать не умеют. Как вы думаете, Денис? — У Имши нет терпения дождать хорошую жизнь, — отвечает Денис, — а сразу, без ошибки, хорошего не добьешься. В своем хозяйстве я тоже не без ошибки живу. Мы доезжаем до Ермаковой поскотины, и Денис отвлекается от темы: — А вот, я смотрю, земля растет ведь: лежит березина, глядишь — через не- сколько лет в землю ушла. Она ведь не углубится сама, а это земля жиреет. Коню призывного возраста после поездки на Салбею надо было отдохнуть, по- этому до Выезжего Лога нас повез дед Дышд. Горячая от солнца спина деда Давыда покачивается лениво и сонно. Худые се- рые комары с трудом отрываются от теплой шерсти и снова льнут к ней. Перед нами полнится жизнью обильный этот край, который, как будто, не пес еще на себе человека, и дико взметывает гривой Белогорий, всею мощью запахов, всем несытым томлением земли. Давыд набрасывает на его крутую шею уздечки дорог и тропинок и крепко при- вязывает их. Деду поговорить охота-же. — Первые-те дороги в краю легли скотопрогонные. Из Мипусинска гопяли в Красноярск скотов, голов по пятьсот, восемьсот. Конные скотопрогоны-те были, ну дорогой и ляжет. А теперь — главный путь через Степной Баджей, а я то уж вас по углам повезу. Вот был угол Ядринцевский, теперь пришел — Шинерский. Вон и гора Синер, вон и Тихон — Белогорье. Па нашей карте гора («Тихон» была совсем не там, где показывал ее Давыд. По нашему разумению мы видели перед собой гору Аргыджек, которая сохраняла в своем каменном сердце древнее татарское имя. Но оказалось, что заманцы, как пут- ные христиане, давно перекрестили неверную гору, дав ей иное имя — Тихон. Карта же, сделавшая две горы из одной, как ни в чем не бывало, похрустывала в моем кармане. Дед Давыд вполне, извинил ей эту ошибку. Разглядев карту очень внимательно, он нашел, что край зануздан вполне добросовестно, и все толковал, что нельзя ли по сельсоветам послать карты своего края чтобы кто хочет — мог рассматривать. Давыд пришел в чудеснейшее настроение: — Вот поглядел, вот поглядел, как Мана бежит. И скотопрогон есть, ядри его... А годов-то мне мно-го. Кабы раньше знать — учился бы такой науке, чтобы свою местность срисовывать. Думалось — никому наша местность не надобна, а вот науч- ным людям все надобно. И какую же пользу я от ей вижу! Пойти куда, или по- ехать. Ну и ну! — и дальше его уже нельзя было остановить — он тоненько хи- хикал, хлопал рукой по колену Л. Г. и бестолково возился на передке. — Вон, гляди, черные столбы —- как сожгли хутор, не вернулся хозяин из партизаньев, и семья где-то осталась. А там, вон, новый пчельничок родился.