Сибирские огни, 1931, № 2 - 3

пятами шла грозная волна, готовая захлестнуть их и смешать с леском. Отряд, на знамени которого — белый череп и кости, давно скрылся за холмами. Повозки обере- гала одна сотня, да и та ненадежная- Шелестом осенних листьев пролетели но обозу слова, в которых была тревога за жизнь. — 'Гак бы и выскочил из повозки и убежал вон за те хребты, но, — Адрианов знал это, — пустыня не пустит, песок схватит за ноги, жажда свалит на горячую землю. Не осталось ни капли воды. Под одеялом охала жена, стонал ребенок: «пить, нить». Губы их высохли и потрескались. Адрианов про- клинал себя за то, что ушел с севера. Ведь он не хозяин, не капиталист, а только ин- женер английской компании. Он получил бы работу у новой власти. Тогда взрослые пугали друг друга нелепицами. Пустили слухи о зверствах красных частей и слухи эти раздули, как мыльные пузыри. Адриапов поверил сказкам. Ушел. 15 этом походе видел потоки крови и горы пепла, оставшиеся на месте деревень. Видел, как по приказу атамана, увелп в камыши триста солдат, отказавшихся отступать в пустыню. Возле этого колодца отряды красных налетели с трех сторон. Гром выстрелов прокатился пи лощине. Жена взмахнула рукой, красный поясок крови опоясал ее лоб. Адрианов схва- тил ребенка и прыгнул в куст саксаула. Пролежал в песке. Ночью пришел в аул. В • лучшей юрте оставил дочурку. И вот сейчас она, взрослая и улыбающаяся, стоит перед ним. Она не знает ни одного русского слова, но она понимает, что ее ласкает не чужой человек, а отец. Вдруг из глаз ее посыпались слезы. Золотистыми каплями падали на песок. Девушка бросилась к реке, перепрыгивала через зеленые кустики саксаула. — Верблюд. Верблюд, — кричала она, оглядываясь на косматого белого верблюда, гнавшегося за ней. Адрианов, догоняя ее, дышал широко открыты* ртом. Споткнулся о зеленую про- волоку травы. Земля качнулась, точно проглотила кого-то. Адрианов встал. Перед ним не песок, а черные, как уголь, скалы- Внизу воет река. — Надя-а-а! — крикнул он и, захлебнувшись воздухом, закашлялся и проснулся. У передней машины стоял косматый верблюд, а рядом с ним — казак в плюше- вом малахае. — Ладно, ладно, — говорил он Арефию. — Верблюд будет. День ушел, ночь ушел — верблюд будет. Адрианов повернулся на другой бок и закрыл голову одеялом. Окружив машину, рабочие смотрели на инженера: щеки Адрианова пылали. Председатель аульного совета положил за щеку.полгорсти крупинок зеленого, как гороховая тля, табаку. Он пришел в лощину вместе с улыбающимся солнцем, вставшим из-за гор: буря улеглась и день сверкал голубизной. — Мой джейляу ушел, — кивнул головой на голубой хребет на востоке. — Там. Председатель аулсовета повернулся к верблюду. Животное недовольно закачало головой и закряхтело, опускаясь на песок. Арефий Михайлович сел позади казака. Поднимаясь, верблюд так качнул, что инженер еле удержался. Гороху показалось, что он плывет по степи: верблюд покачивался так, словно лодку часто подбрасывало на крутых волнах. — Верблюд много. Верблюд хватит. Навстречу в пестрых халатах и белых малахаях шагали горы. Солнце золотило величественный главный пик. • • Блуждающий песок уснул. Холмы гладкие, словно накрытые бумагой. Лишь кое- где черепахп вывели тяжелые узоры. Земля не сохранила даже признаков шагов Горо- ха. Адрианов шел прямо к реке, надеясь на свою память. Он торопился: тужурка не застегнута, фуражка осталась в автомобиле. Через полчаса он увидит ее, уведет из юрты, умоет, обнимет так, как — сонный — обнимал нОчыо.