Сибирские огни, 1931, № 2 - 3

Ермоха Епа-нченцев. С перепоя лицо его почернело, а большой, как коровья бабка, нос был красным. — Баба! Где моя, баба? — орал Давыдко. В ограде стояли лошади. Галаха лишь к вечеру возвратился с ноля. — Насупротив Антоновых я коней придержал, — рассказывал хозяину, — народу собралось — видимо-невидимо. Грозятся все. На меня даже гавкали. Илья Си- ливерстович, бают, Фролку опоил: при смерти лежит мужик, за-попом побежали. — Хы, за попом. — Илья отошел от телеги. — Оп, отец Михаил, вон у меня под лавкой снит. И председатель у меня. Вот и возьми Илыо голой то рукой- — Шел на- встречу с!ыну. — Фролко — подумаешь человек тоже. Будто мир на Фролке клином сошелся: умрет — земля перевернется. Давыдко бил себя кулаком по груди: — Отец, бабенку мою отдай. Жисти нет. Не ушла, падло? Илья взял сына за лохмотья рубахи и подтащил к своему носу. — Забудь гулянку: не така жизнь пошла. Кругом ловушки, как на рыбу, ставят на нашего брата, справного мужика. Ежели не разобьем ловушки — вольготной жизни лишимся. Теперича ухо востро держи. А нагуляться ты успеешь. — Опасливо покосив- шись па Епанчннцева, шептал. — За Стахой, да за Микитой Сазановым смотреть надо: вредный народ. Этот ничего — теленок, — головой легонько кивнул на Ёрмоху. С крыльца спрыгнула Татьяна, Давыдко щучкой вывернулся из рук отца и бро- сился на жену. — Задушу гадину- Убирась к чорту. — Давыдушка, я же отяжелела, кабы простой была — ушла бы давно, ослобо- нила бы тебя, — молвила Татьяна. Илья навалился на сына, смял его. — Не трожь бабу. И без того молва зазорная о тебе идет. Иди-ко ты лучше на. дорогу эту, чтоб ей в тартарары провалиться, робить. Давыдко мотал головой, как лошадь: — Жилы на работе вытягивать не хочу. От работы, говорят, кони дохнут. Илья шепотом успокаивал сына: — Да какая там работа-. Ты будешь делать, чо мы скажем. Недогадливый. Про- спись иди, опосля того все раскумекаешь. Ермоха стоял посреди двора, покачиваясь, и тяжело моргал, как больная кури- ца. Илья низко поклонился ему: — Самому партейному секретарю мое почтение. Не обессудь, Ермолай Филиппыч, зайди на минутку. Обняв хозяина, Епанчннцев направился к крыльцу. — Ты только подумай, — сонно бормотал Ермоха, — Мнкиха Сазанов с горбу- ном хотят нро меня во все газеты прописать. Говорят: пьет Ермоха. А кому какое дело до меля? Я пью, да меру знаю- Я... Я... — Не пропишут. Ты не бойся. Повернем так, что не пикнут. Далеким прибоем шумеда толпа во дворе Стафея. Илья, оставил в горнице уснув- шего гостя, оседлал «Ершика» и выехал за станицу. Он направился в степь, где коче- вал Мултей. Пьяный лучшую лошадь проспорил казаку: с'ел Мултей но спору барана. • • — Сними киргизскую шапку. Сними, моя милая, скорее- — Адрианов обнял креп- кие, как дерево пустыни, плечи девушки, гладил щеки. Он не ошибся — это она, ег» маленькая Надя, вот и родинка на верхней губе, крупная, как горошина.— Не сер- дись. Прости. Не за твою, а за свою жизнь я боялся тогда. Совершенно искренне... Давно минувшее развернулось перед ним, словно карта. Взмыленные лошади храпели. Телеги ползли также тихо, как минуты в застенках. Третий месяц плыли по степи тюрьмы на колесах. В них — добровольцы-узники. За