Сибирские огни, 1931, № 2 - 3

побежал через холм. В сумерки вернулся к колодцу Ак-Булак. Изыскатели нили какао- Они. встретив начальника смехом, заговорили о рубахе: — Прогулял последний подарок жены. Когда Горох сообщил о казаке — Адрианов тихо свистнул и махнул рукой: — Обманет. — Этот не обманет. — Арефий налил какао в эмалированную кружку. — Бед- няк, ребятишки нагие. — Все они, кйргизы — лгуны, обманщики. Я их знаю отлично. Совершенно гнусные люди. Горох посмотрел на старого инженера, словно хотел спросить о том, когда он был в казакских степях. Адрианов следил за растворяющимся в стакане сахаром. — Встретил я девушку возле юрты бая. Интересная девушка. — Арефий при- гладил вихры, с головы сыпался песок. — Знаете, не могу поверить, что ее родители казаки — Взрослая? — Адрианов кусал ус. — Лет четырнадцати. Старый инженер почесал бровь. Арефий не видел его лица. — Как вы не боитесь скорпионов? Валяетесь на песке. — Он рассматривал ног- ти левой руки. — Смерти бояться, друг ситцевый, так и дышать нельзя: в воздухе бациллы. — Горох вздрогнул: на землю падала ночная прохлада. — Люди, товарищ Адрианов, опаснее скорпионишек... Ночью песчаный буран разгулялся. Пустыня, словно разоренная дерзким поступ- ком людей, открыла огненную пасть, готовая раздавить пришельцев. Изыскатели спа- ли. Арефий Михайлович стоял, навалившись на машину: ветер развеял сон, растрево- жил думы. Людям, решившим назвать себя в ближайшие годы победителями диких азиатских просторов, предопределена жестокая борьба. Горох видел трудности, но он знал, что люди, направляющиеся в пустыню, — чтобы обогатить карту новыми линия- ми и озарить серое лицо степей улыбками зелени, — вооружены тысячелетним опы- том лучшей части человечества и послушными машинами. Как бы не волновалась пу- стыня — дикому ветру не разломать многоруких машин. Серая дремота будет вспугну- та. Безмолвие не восторжествует. Его разорвет звонкоголосые гудки. Когда Арефий думал о том, что люди взорвут вековую тишину и по железным трубам пустят в степи оживляющие струи светлой крови, он чувствовал, как пьяной силой наполнялись его мускулы. • • Счастье казака зиждется на скоте Счастье скота—на летних паст- * бищах! Из казакских поговорок. Гортанная песнь, словно ветром вырванная верблюжья колючка, катилась но холмам. Последний верблюд каравана шагал широко, безусый казак покачивался, песнь его была прерывистой. Корявое лицо его светилось довольством, в черных омутах глаз сияла радость. Всю зиму прожил Кумсак в городе и вот сейчас возвращается та- ким, что степь не узнает сына Мугарова, Плюшевый малахай сменил на серую фу- ражку, чанан из верблюжьей шерсти — на коричневый костюм. На ногах его — хро- мовые сапоги. Рубашка белее снега (сегодня утром одел ее). На шелковом галстуке блестит медная булавка, В синие вечера много расскажет Кумсак о городе с телефона- ми. электрическими фонарями и светлоглазыми автомобилями. В голове рождалась фраза за фразой: «Приехал я в город, остановился возле самого большого дома, погля- дел на него и сказал: ой, Ой. вот юрта так юрта, да на юрте то еще юрта! Теперь са- мому смешно, когда вспомню». Кумсак пел о степи и о своем семействе. Скудные пастбища и дыроватую юрту Сиб , Огни. 2.