Сибирские огни, 1931, № 1

Акулина махнула рукой и высморкалась в подол: — Прокляла я его. Не сын он мне. С антихристами связался. — А мпе, бабоньки, ничо не надо, только бы дыньки отведать. — Русоволосая бабочка подняла раскосмаченную голову. — Поди только с кулаками тако обхожденье было. Соседка, искавшая в голове ее вшей, стукнула ножом но затылку: — Лежи, а то вши разбегутся. Запоносилась. — Этака вша одолела всех. — Бабоньки снерал прется мимо. — Испуганно шепнула Оаввиха. Бабы встали и низко поклонились. 16 Возле дома Калтыкова — стол из тесин, похожий на нары. Правая половица стола, которая ближе к солнпу, занята мужиками к праздничных рубахах, подпоясан- ных поясками с молитвой, слева и в конце стола, куда подавали самые плохие ку- шанья, сидели бабы в цветистых сарафанах и пестрых полушалках. Кузьма бегал воз- ле стола с круглым, как огромная тыква, чайником и наполнял деревянные чашки мутной, пахнущей дымом и кислыми овчинами жидкостью. Кланялся и широкой, по- хожей на деревянную пличку, ладоныо гладил бороду: — Выдерживайте, гостеньки, до донушка, — просил вьши'гь. — Было дело: по две чаши опорожнили, — сказал мужик с черной и грубой, как лошадиная грива, бородой. — Без троицы дои не строится... Выдерживайте, — настаивал Кузьма. Управитель разгладил усы, поднял чашку: — Ты, если сам пить не хочешь, так другим не мешай, — прикрикнул на чер- нобородого. — Мы с пророком выпьем за... За что мы с тобой выпьем? За единую не- делимую и за старую веру? Так? Паисий встал и, крестясь, с такой прилежностью' ударял крестом но лбу и пле- чам, словно от этого зависела его жизнь. Он поднял кринку простокваши и чокнулся с. управителем. Полой кафтана смахнул белые брызги с бороды. Дышал тяжело. Улька принесла вторую крипку простокваши и поставила перед отцом, всегда на пиршествах опивавшимся молочным, кйторое потреблял он «во избавление от вели- его греха, во хмельном питии содержимого». Целый день кандыковцы работали у Калтыкова — мужики выкапывали пни сто- летних елей, чистили землю для посевов, а бабы косили сено на склюне Малиновой Гривы. По несколько раз в лето устраивал помочи Кузьма, вечерами — вместо расче- та — угощал пирогами и самогоном. Самогон у Кузьмы дурной: с одной чашки кру- жилась голова. Кандыковцы говорили, что он кладет в барду какие-то травы. После четвертой чашки управитель встал, топнул ногой и замахал рукой, как дирижер: — Пей... Веселись... Выйди на круг — развернись. — Хватал баб за руки и выдергивал из-за стола. — Пляши. Ему принесли ведро и деревянные ложки. Удары по жестяному дну напоминали барабанный звон. Солнце плыло низко над лесом, казалось, вот сейчас скроется за зелеными греб- нями таежных воли. Белыми змеями полз тумац, а но земле огромными жабами пры- гали тени. Пьяный управитель неистовствовал: оглушительно дребезжали разбитые ведра. Толпа гостей редела. У пригона лежал — головой в луже блевотины — черно- бородый. Возле ограды, мучаясь животом, бродил Паисий, перетянувший себя пояском. Бабы уходили, толкнув локтем — словно по ошибке — чужого мужика. За углом Евлуп курил болотный мох, завернутый в тонкое бересто. Красные, как у кролика, глаза его выкатились — сейчас двумя каплями упадут на землю. Он часто икал, слов- но по животу его бнли кулаками. Заметив жену, пробегавшую мимо, схватил ее за широкий подол: чСиб. Огни*. 5 I.