Сибирские огни, 1931, № 1

Швой человек — шынок Паишия Ижошимовича, — молвил Евлампий. — Молчать. — Управитель прикусил правый ус и пронизывающим взглядом ощупал авиаторов. — Предлагаю сдать оружие и документы... а потом будем разго- варивать. Калтыков, Сийкин, Моисеев, сдаю их вам. Вы отвечаете. Слышите? — сунул наган в кобуру. — Е с л и ручаетесь — можете к Пайсу отвести. У кромки леса встретили Паисия. Соседи поздравляли его. Никанор кивнул головой: — Здравствуй, отец. Наверно забыл меня? А я помню тебя — мета осталась на всю жизнь. х Мужики взглянули на Играм. Паисий, глубоко вздохнув, тихо сказал: — Не поминай о прежнем, сынок... Воля божья. Вез позволения оспо.хнего ни один волос с главы человеческой не упадет ни токмо что... — Он смотрел то на носки обуток, то на лицо сына и часто облизывал сухие губы. Глаза его тонули в слезах, но он сдерживался. Ему хотелось обнять Никанора и три раза поцеловать его в щеки, простить все «содоенное многогрешным блудным сыном» и благословить «на добрые дела, на божии заповеди», как он говорил. Но первые слова сына будто холодными стрелами оттолкнули его. и Паисий лишь покашливал да «творил» исусову «молитву». 7 Избушка Паисия Изосимовича стояла на краю поселка. Бабы кандыковские не успели перебросить с края на край взволновавшую поселок новость и потому Акули- на Зотеевна не встретила сына у ворот. Она, услышав голоса мужиков, глянула в оконышко и, хлопнув руками по бедрам, воскликнула: — Ой, батюшки! К нам какие-то остроголовнки идут... как антихристы. — Повернулась к дочери и ткнула кулаком в бок так же, как, обычно, ударами «поднимала» на ноги заморенную корову. — Улька! вставай язви-тя, толстомясую. Окрутись поживее. Волосы, баю, подбери — начальники каки-то идут. Да о ребен- чишке, мотри, ни слова не говори, коли допытываться станут. О, осподи... чо-то будет. Она, согнувшись,- бегала по избушке, как лисица по тесной клетке, собирала тряпки и бросала их за ящик. Когда она распрямлялась, то ударялась затылком о потолок. На шею падали мелкие крупинки земли. В избушке было два окошечка, которые можно заткнуть рукавицами, но Акулина Зотеевна гордилась ими и частень- ко поговаривала: «Мы не какие нибудь... у нас'в окнах штоисти стекла всамделиш- ные, а не брюшина, как у других». * Арымжанов дернул черемуховую ручку, сырая дверь открылась со скрипом, похожим на стон. Волна избяной духоты облила его лицо. Он подумал, что сейчас так же, как и в годы его юности, шебарчат в пазах тараканы, ползают по стенам клопы и в лохани киснут ополоски и об'едки. — Встречай гостей, Зотеевна, — пропищал, как пигалица. Паисий, — Сыноч- ка бог послал. — Несчастье занесло. — Никанор сдернул пилотку с головы. — Здравствуйте. Улька закинула волосы за спину, утерла слезы рукавом и бросилась к Арымжа- нову. — Братко! — воскликнула она и остановилась в нерешительности. Акулина Зотеевна пошатнулась и опустилась на лавку, точно у ней отнялись ноги. В ту же минуту она встала, пробежала к печи, торопливо спрятала светлые пряди волос под платок и низко поклонилась сыну. Никанор обнял сестру за плечи и поцеловал в щеку. — Как живешь, Ульяна? — Подня.1 ее голову и заглянул в глаза, белки кото- рых были покрыты густой сеткой красных ниточек. - — Ты почему плачешь? Улька всхлипывала, плечи ее вздрагивали. Акулина плакала, покачивая голо- вой, как фарфоровая кукла, и сморкалась в подол сарафана.