Сибирские огни, 1931, № 1

но сплany, и много их возвращается в верховья Маны, чтобы снова не раз повторить свой круговой путь. В вагоне они садятся просто п ненадолго, будто пришли потолковать к соседу в избу. Многие из них ощупывают тяжелым взглядом друг друга, просеивая в голове сутолоку развеселого Красноярского дня и выплескивая в спор остатки хмеля. — ...по двадцать семь кубов плоты гоняем. Молодому парню кажется, что говорит он веско и значительно, как старый сплавщик. ' — Мне не говорите, меня вся Мана знает, — отвечает человек с большим со- знанием собственного достоинства. Поезд проходит великолепный мост над Енисеем. Заречные горы, синие к вечеру, сомкнулись у зеленой разлоги. В ней грудятся темные, отсыревшие дома Вазаихи. На берегу у лесозавода лежат тысячи бревен. Енисей внизу — суровая вода на темной гравюре вечера — несет тени высоких своих берегов. — ...меня не знаете? Бросьте, ребята! Меня не знаете? Значит вы но Маны не бывали. Самое большое там сплавляют. — Сам ты, видать, не бывал. Может ты не видал как и плот плотят? — Не видал? — вздыхает негодующий толстый человек, — меня не зшнот! — Человек очень возмущен. — Тимашев я, Василий Иванович! Впечатление от имени Тимашева достаточно сильно, и оп, удовлетворенный, уже мягчит голос, и, чувствуется в темноте, расплывается хитрым жирком в глазах. — Мимо меня сотни таких то прошли, и все сыты были. Теперь платят вам грош, а я, бывало, и рюмочку, и за деньгами не стою. Сплавь только ко времени. Бродячий фонарь на темной станции пересчитывает что-то у нас под вагоном светлыми своими пальцами. Как костяшки на счетах бежит внизу четкое, успокоитель- ное постукивание. И опять качается мягкий лоскут темноты под потолком, и оплыва- ет толстая свеча в дальнем конце вагона. — Тоже и у вас не, сладко ели. — Пропивались, конечно, у вас чище. Спор постепенно затихает. Сплавщики вытягиваются на верхних, третьих пол- ках и засыпают. Тимашев, Василий Иванович, всей Мане известный человек, — пре- славный бывший подрядчик, храпит на толстом узле, тщательно заткнув пробочкой початую полулитровку. — Эх, не было Колмогорова ему ответить. Тот бы доказал всю сплавщицкую жизнь... Т у т дело большого разбора требует. Про прежнее чего вспоминать. Ну и те- перь — все та же наша пьяная судьба... Он грузно ворочается на третьей полке, — сплавщик постар\ . из той же ком- пании, — и сплевывает на пол. — Эй. ты там! Потише плюйся, — спокойно и веско замечает голос снизу. 2 Вместе с нами в поезде возвращаются домой в бывший Перовский, теперь Пар- тизанский, район, гости Красной армии — партизаны отряда Кравченко и Щетинкина. Десять лет тому назад они прошли путь, который развертывается сейчас перед нами: село Нарва, Степной Баджей, деревня Ермак, село Выезжпй Лог, Крольские хутора и дальше — Минусинский уезд. Все Заманье взметнул'осъ тогда одной волной и опало сожженное, выпоротое, из- битое, изнасилованное. Отряды белых, чехов, казаков топтали обильную Заманскую землю и щедро сеяли на ней смерть и пепел. Партизанщина в Заманьи — это еще трепетная, живая страница, и потому я привожу здесь отрывки из рассказа командира первой роты Канского Партизанского полка, тов. Терещенко, относящиеся к событиям на Мане. Он, статный и крепкий, совсем молодой, рассказывал это в Красноярских лагерях, сидя на траве около боковой линейки, в расположении Карельского полка. Вечерние облака лежали на мягких спи- «Сиб. Огни» 7 л