Сибирские огни, 1930, № 9

— iBac проводить? — подошел к ней Вася. — За кого вы меня принимаете? — вспыхнула гимназистка.—Я вам не Вера Севостьянова! И, попрощавшись, ящерицей выскользнула из' комнаты. о Ничипоренко затренькал на балалайке. Макар и Чижик стали прощаться. Вася, пофыркивая, мрачно шагал из угла в угол. Сергей снова пошел на двор. о -о htK m =ш£ II. Краника застать дома — свободным — пожалуй, можно только в четверг вече- | ром. В этот день вечернего приема у него не было, выезжать он старался лишь в g исключительных случаях — и по четвергам, по вечерам у Кроника всегда собирались < друзья и знакомые. Европейски образованный, еще молодой, энергичный, Кроник — как опытный . врач, как общественный деятель и просто как умный и любезный человек—вращался 3 во всех слоях общества и на отсутствие друзей и знакомых он, конечно, пожаловаться не мог. Друзья и знакомые у него были и среди профессуры, и. в купеческих домах, и среди учащихся. Водил он компанию с актерами, инженерами, служащими и даже рабочими. Жил Кроник на Магистратской улице — он, жена, ребенок и племян- ница—гимназистка Соня. В этот ноябрьский вечер раньше всех зашли «на огонек» инженер Казанский, присяжный поверенный Вольфсон и доктор Гольдберг. Эту тройку жена Кроника, Белла Абрамовна, шутя называла «неразлучными». Минут через двадцать пришел помощник прокурора Веселовский с женой и се- строй, молодящейся вдовушкой неопределенных лет и неизвестных занятий. Потом стали появляться и другие: мадмуазель Дюран, пожилая француженка из женской гимназии; Вера Севастьянова, гимназистка, с Чижиком; помощник присяжного пове- ренного Локтин, «Локоток» — круглый и неряшливый человек лет сорока, балагур и пьяница; Тернер-аптекарь с женой, профессор Брагин «с ад'ютантом» •— студен- том-медиком Соколовым, юношей самолюбивым и бесцветным. «Только на мину- точку» заехала Яворская, актриса из театра Королева, свободная в этот вечер — стареющая, но все еще красивая, пышная и всегда веселая женщина. После чая общество разбрелось по комнатам. Кроник и «неразлучные» уселись в гостиной за преферанс; Локтин и Веселовский остались в столовой, — как всегда, они стали «метать банчишко» и пить водку; Яворская и вдовушка, сопровождаемые Брапшым и Соколовым, ушли в залу «муэицировать».Тернер, по обыкновению, мол- чал и, улыбаясь, слушал сорочью болтовню дам, окруживших Беллу Абрамовну. Все ДРУГ друга знали давно, хорошо, знали и то, к то и что скажет—было скучновато. Вскоре пришел архитектор Воронов, Сергей Петрович, элегантный мужчина, старый холостяк — «дамский угодник», «живая газета». Узнав, что Яворская в зале, Сергей Петрович хотел было пойти туда, но Белла Абрамовна его остановила. —• Сергей Петрович, помилуйте! И вы хотите нас покинуть? Как это любезно с вашей стороны! Оставайтесь, оставайтесь. •—-Дайте же мне возможность поздороваться! — запротестовал Воронов, по хозяйка, смеясь, усадила его рядом и подала чаю. — Успеете! Ваше от вас не уйдет. Локтин небрежно кивнул архитектору и, сквозь смешок, как всегда, забала- гурил: —- Ох, и тяжела же ты, шапка Мономаха! (Говорил я тебе, Сергей Петрович: перемени амплуа!.. Расплачивайся теперь. О-ох, тежела-а. Воронов, не обращая на него внимания, обратился к француженке: — Мадмуазель Дюран, правда ли, что вашим гимназисткам запрещено поку- пать тетради с портретом Толстого. — Первый раз слышу. — Да, ну-у? —- Факт, а не реклама! — крикнул Локтин. — Мне сестра рассказала. По- шехонье!