Сибирские огни, 1930, № 9

8 На столе шумел самовар. Ничипоренко, Катюша, Никита и Калмычиха играли £ в карты, Чижик с Макаром о чем-то спорили. с — Вот, ребятки, и я! Здравствуйте, соколики! — раздеваясь, заговорил нара- о спев Григорий Иваныч. — Как живем-можем?.. Какие новости?., ia Катя — коза-егоза, вскочила и прыг к нему. Ухватилась за рукав и давай тя- к нуть с широких плеч тяжелый полушубок. Затараторила: — Дядя Гриша, с приездом! Как же я рада, что ты опять с нами. Да повер- нись, медведь! Замерз? Чаю горячего? Пошедшего окружили, закидали вопросами: как с'ездил? все ли в порядке? что слышно? как там дела? Разглаживая пятерней свою пышную бороду, Григорий Иваныч, покрякивая, оглядывал всех веселыми глазами. — Ничего, ничего, голубчики... Со мной ничего. Плесни-ка, мать, горячень- кого.—Неторопясь уселся и, помолчав, сокрушенно вздохнул.—Товарищ вот один в дороге засыпался, а так—все... по-хорошему. Боюсь я за парнишку: горяч очень, как бы не подвел. Опять—град вопросов: кто такой? когда? где? за что? Григорий Иваныч сказал, что нужно бы и остальных ребят позвать. Катюша юркнула за перегородку, стала что-то отодвигать, что-то упало там, скрипнули поло- вицы. Через несколько секунд из-за перегородки вышли Кононов и Жуков -— раскрас- невшиеся, взлохмаченные, запачканные типографской краской, с тревожными взглядами. —• Здорово, десятник... Как дела? — Что такое стряслось? Григорий Иваныч стал рассказывать: — От Иркутска до Тайги ехал со мной в одном вагоне раненый офицер... по фамилии, кажется, Воскобойников, в чине поручика. С ним — денщик. В Тайге под- сел к нам какой-то студент. Понятно, разговорились. Студент все о войне расспраши- вал: какое настроение у солдат? почему русские все отступают? что слышно о мире?.. Можно было догадаться по разговору, что парень из наших. Офицер начал жаловать- ся на беспорядки в тылу, упомянул что-то о крамольниках и забастовщиках. Потом, когда зашла речь о студентах, поручик возьми да и брякни:—«'Студенты всему ви- ной. Взять бы пх всех в солдаты, да на позиции — тогда и омуте крышка». Сту- дент—на защиту. Дальше—больше. . Офицер назвал студентов «изменниками и мерзавцами», а студент ему в от- вет: —• «Так рассуждают только тупицы и жандармы!..» Офицер, понятно, позвал в Томске жандармов—и паренька замели. —• С чего же ты взял, что он наш?—перебил Григория Иваныча Кононов.— По разговору догадался? По аресту?.. Ну, дядя Гриша, этого еще мало для дока- зательства. — А ты, паря, обожди, не горячись, — спокойно осадил его Григорий Ива- ныч.—Говорю—наш. Значит наш. 'Слушайте дальше... Когда они спорили, я, понятна, поддакивал студенту. Переглянулись мы с ним раз-другой, проверили друг дружку. Когда дело запахло арестом, студент — мы сидели с ним рядом — стал осторожно подви- гать свой чемоданчик к моим вещам. Спорит с офицером, а сам подвигает и подвига- ет... и меня глазами ест. Какие еще тут сомнения? А на станции, перед приходом жандармов, спросил у офицера разрешенья послать со мной записку. Офицер разре- шил — понятно, прежде прочел сам... Бот и записка эта. Григорий Иваныч показал измятый кусочек бумаги. На кусочке — три-четы- ре строки: «В. М. Кронику. По недоразумению задержан на вокзале. Не беспокой- тесь. Податель сего расскажет. Николай». Записка полетела по рукам. Читали, кача- ли головами, хмурились. Пока читали записку и обсуждали, Катюша с Васей разыскали чемодан сту- дента, открыли, стали рыться. Катюша вдруг восторженно ахнула: