Сибирские огни, 1930, № 9

s<s Оe; Ы X s Митинг отслушал докладчика и два решающих щекотливых предложения воз- j> никли без подсказа, сами собой. £ — Прорыв?.. Что надо сделать, чтобы ликвидировать прорыв? g Чиров взял слово. Грузно раздвинул ряды и вошл рядом с председателем, още- £ рив исковерканный рот. 3 Рука ерзала по широкому нагруднику фартука, покрытого сгустками штукатурки. Голос был тих, вял, глаза смотрели поверх людей. Он доказывал собранию, что Нар- g комтруд, профсоюзы, ВЦИК и все традиции против обоих предложений. jjj — Пищи хорошей нет. Одна капуста в брюхе, а мясо выходно. Обувка, одев- 2 ка — в год но ордеру. Что есть? Восемь часов революционного дня остались, да отдых 5 через шесть дней. А теперь, — он опустил голову и развел руками, — теперь... пред- * лагают нам... работать десять часов и выходные на месяц закрыть... От такого удар- ничества брюхо треснет!.. Человек не резина... Претив революции, щютив законов идете!.. Такого закона нигде нету, чтобы отдыха рабочим лишаться. Нагорит! Неверно это! Найдутся справедливые люди вверху. Семен Алексеич поднял на Чирова сощуренные глазки. — Вот я те расскажу про закон! Взгляды их встретились. Чиров отступил угловато, скомканно влез в недвижную толпу. V —• Товарищи! — взорвался Семен Алексеич. вскидывая кулаки. — Кому мы восьмичасовый отдаем? Капиталисту или себе? Ну-ка?.. Чирок в параграфах не разобрался, товарищи!... Чьи они? Для кого? Разве не мы здесь хозяева?.. Мы ста- вим, мы и отменяем... Разве Наркомтруд не наш работник?.. Там тоже, поди, комму- нисты, а не кулаки и не баре сидят... Ну-ка скажи? Кто-то хохотнул. Щеки Чирова заалели. Нрятался он от плавленного глаза в круг, а круг раздвигался, гудел. С лиц как бы ветром сдуло скучную хмарь. А когда дошло до решения, митинг спокойно и деловито но обоим предложениям голосовал «за». — Эх, фактик бы еще! — вздыхал Семен. — Я ему докажу, моржевому... Холодище в бараке отчаянный, а печка одна. Да и та железная. Вечерами к ней липли обласканные дождем и ветрами на кладках каменщики и штукатура. Тут — у печки — ясли и площадка, тут клуб, драма, цирк и кино... Здесь ссо- рились и мирились, сплетничали и героически бороли тягостную жизнь домохозяйки; здесь они обсуждали дела мужей, всыпали ЦРК и решали мировые политические вопросы. Здесь же стирали белье, чесали друг у друга головы и ухитрялись сготовить на пе- чурке снедь для ребятишек. Клетушка Семена Алексеича ничем не отличалась от других. Стенки в щелях, — до потомка не доходят. В комнатке от силы пять метров, а народу — взвод. Два широких топчана. В одеялах, в старых продранных шубах ра- стут две девочки погодки. Около них жена Семена Алексеича — Дарья Владимировна Рукавишникова — человек не старый, но достаточно потертый жизнью по землянкам и баракам. Здесь же два племяша стариковы — один штукатур, другой каменщик — ком- сомольцы. Оба — цитовцы. Не нахвалятся своим мастерством: идет оно «ра-ци-о-на- ди-сти-чески, по науке, но заработок пока дает неважный. Авторитету нет!». Окно пересекаю клетушку стеклянным п-оясом. Около столика — фанерная доска. Сидят на ящиках, на топчанах. Освещение электрическое — скудный малосвечный мигунок. Над постелями — веера фотографий, над окном — портреты вождей. Высокая, темноволосая Дарья Владимировна молча подала мне, единственную табуретку, а сама прилегла к меньшей девочке на топчан. На второй табуретке сидел еще один гость — русый, лет тридцати человек в беспоясой рубахе, босой. Семеновы племяши называли его Серегой. Семена Алексеича ждали. По взволнованным лицам было видно, чтс> люди о чем то спорили. Семен Алексеич привычным торопливым движением плеч принялся было смахи- вать с себя поддевку, но скоро забыл про нее. Подошел к окну, ладошло потрещал стену. Густо изборожден морщинами желтый лоб. Сожалением, упреком сверкнул взгляд.