Сибирские огни, 1930, № 8

х раз принимался меня трясти, но я лежал словно окаменелый. Второпях он забросил ко о мне на полати паган, бомбу, карабин и закрыл наружную дверь на замок. Я очнулся на третьи сутки. Силы меня покинули, в голове в во всем теле была | гнетущая пустота. Я не мог сообразить, где я. Тупым взглядом я впился в окно: в голо- . ве путались обрывки воспоминаний о тягостном отступлении из Убинки. Мне нредстави- о лось, что все кончено, всех расстреляли и вырезали. Я торкнулся в дверь, она была > заперта. Я бросился к черным дверям и вышел во двор. Избы кружились в моих глазах, з везде стояла странная тишина. Я захватил оружие и направился к волости. Я не ощущал . больше ни страха, ни боли и весь опустился, как бы не чувствовал себя совершенно. • т Странная была пустота во всем теле, примиренность, безразличие, полное отсутствие то- го ценного, важного и трепетного, что называется жизнью. Мне встретился угрюмый крестьянин. — Почему не видно ни одной души? — спросил я у него. — Да как же это ты остался здесь? — с удивлением ответил он. Я понял, что Шемонаевка еще не занята беляками. — Сметут теперь наше село с лица земли,—вздохнул крестьянин:—Будут мстить за убитых. — Ничего, не горюй, старина. Не знаешь куда выехал штаб? — Не знаю. Я зашагал на конюшню к Зоркальцеву, где стояли паши кавалерийские лошади. По всей ограде было разбросано несколько возов свежего сена. Стояла полная тишина. На охапке сена лежала моя лошадь. Она радостно заржала, увидев меня. Я с трудом оты- скал седло, уздечку, напоил из колодца лошадь и поехал па свою заимку. Я чувствовал теперь, что восстание наше проиграно. Я был прав в своих высту- плениях на с'езде: нельзя было удовлетвориться одним энтузиазмом крестьян, не вклю- чая его в Какие-то определенные и строгие организационные рамки. Занятый своими мыслями я незаметно под'ехал к заимке. Издали я увидел род- ственников, нраздно сидящих на завалинке. Под'ехать ближе я не решился. Потихонь- ку подозвал родного своего брата Савелия Ивановича, бывшего матросаг-бадтийца, участ- ника Октябрьского переворота. * — Куда выехал штаб?—спросил я его. — Я говорил тебе, не заваривай такую кашу,—раздраженно накинулся на ме- ня брат.—Теперь как хочешь, так и расхлебывай. Тебе хорошо: ты сел и уехал. А мы что должны делать с детьми? — В Красноярске мужики арестовали шесть большевиков и передали, белым на расправу,—добавил брат,—Ветлугин Александр все время сговаривает мужиков аресто- вать тебя. Мимо ихней заимки не езди. Я подобрал поводья, повернул коня и поскакал от него прочь. — Штаб уехал в Золотуху!—прокричал он мне вслед. Это меня мало радовало. Я ехал печальный, больной, похожий скорее на тень, чем на живого человека. Я торопил взмыленного коня, пробираясь между сопок. Мыслен- но я видел торжество белых офицеров, зверства и насилия, которые они несут с собой. Я страдал от мысли, что я—виновник поражения, ибо именно я настаивал на вооружен- ном восстании. Стемнело. Я остановился на крестьянском гумне, отпустил коня к корму и вы- рыл себе в соломе небольшую берлогу. Когда я проснулся, сквозь солому брезжил свет и где-то вдали грохотали телеги. Очевидно, возили с гумна обмолоченный хлеб. На ми- нуту мне показалось, что никакого крестьянского восстания нет и не бывало. В этот день я добрался до села Золотухи и пришел в штаб. — Ты жив?—обрадованно вскрикнул Борисов. Мы поздоровались. Борисов увел меня в отдельную комнату п сказал, что штаб разослал по селам приказ о мобилизации крестьян от 18 до 60-летнего возраста. Вечером мы провелп митинг, а на утро в Золотуху стали прибывать мобилизо- ванные крестьяне. Они ехали целыми обозами. Некоторые, как мы узнали после, воз- _ вратплпсь с полдороги, поверив вздорным слухам, будто «большевики только народ г Л взбунтовали, а самп с беляками заодно».