Сибирские огни, 1930, № 8

В один январский день я, но своему обыкновению, зашел к сапожнику. У него сидели незнакомые мне два человека, оба в рабочих засаленных блузах. Разговор шел о возможном отречении Николая П-го. Рабочие обратились ко мне с вопросом, знают ли об этом солдаты и каковы их настроения? Я не успел ответить, в дверь постучали. Это были жандармы. Omi сразу обратили внимание на меня, как на военного человека и фельдфебеля. Потребовали увольнительную записку, —vee, конечно, не было. Спросили, как и зачем я сюда попал. — Я шью ему сапоги, он и пришел за ними,—быстро ответил за меня старик,- - Вы, кажется, не доплатили за ни* еще рубль? Сапоги ваши готовы, можете взять,— обратился он ко мне, — Рассчитываться потом будете,—перебил жандарм. Меня, в сопровождении одного жандарма, отправили в казарму для установления' личности, после чего меня освободили, а обо всем происшедшем рапортом донесли ко- мандиру полка. Последний отдал распоряжение привлечь меня к ответственности за принадлежность к политической партии. Однако, прямых улик не было и, до разрешения вопроса, меня отстранили от должности и перевели в штрафную роту. После я узнал, что старик и двое его гостей были арестованы и сели в тюрьму. П1. В первых числах февраля 1917 года ротный командир отправил меня в г. Мен- зелинск, Уфимской губернии, в распоряжение воинского начальника, для отправки на- бранных по мобилизации лошадей. Революция застала меня в Мснзелинске. Я не пропускал ни одного митинга и ни одного собрания. Сначала я с трудом понимал ораторов, но вскоре привык, разобрался и стал выступать сам, усердно коверкая иностранные слова. В Елабугу я вернулся в апреле. Меня поразил грязный и растрепанный вид нашей казармы. Епархиальное училище, где мы помещались, было похоже на большой клозет: всюду виднелись следы помоев и человеческого кала. На грязных нарах валялись уг- рюмые солдаты. Изредка по казарме проходили офицеры, равнодушно пожимавшие плечами. У меня вышел крупный разговор с ротным командиром,—я не отдал ему чести,— и он сгоряча обмолвился такой фразой: — От вашей революции, кроме гнили, ничем не пахнет! Без нас вы сами сгние- те и других заразите! Я понял, что офицеры втайне поощряли распущенность солдат. Кровно ненави- дя революцию, они действовали по принципу: чем хуже, тем лучше. В казарме меня встретили с радостью. На другой день устроили общее собрание роты и выбрали ротный комитет, куда я вошел председателем. Ротный комитет, преж- де всего, установил образцовый порядок в казарме, составил лист нардов и программу политзанятий. В августе месяце 1917 года в городе стали исчезать продукты и товары пер- вой необходимости. В казарме ощущался голод. Суп варили из грибов и тухлых яиц. Чай, сахар, спички можно было купить только у спекулянтов, по удесятеренной цене. Солдаты продавали казенное обмундирование, ходили в лаптях. Офицеры внимательно следили за настроениями голодной солдатской массы. Создалась благодарная почва для вероломного краснобайства меньшевиков и эсеров, которых у нас было достаточно. Го- родская буржуазия открыто хихикала: вот вам и свобода! От солдат-елабужцев я узнал, что буржуазия попрятала хлеб в свои склады и за- перла в магазинах товары. Земская управа, как верная прислужница буржуазии, при- крывала эти дела. Ночами товары и хлеб вывозились из города и партиями из-под по- лы сдавались перепродавцам. Земская управа сформировала отряд по реквизиции крестьянского хлеба. Нужно было немедленно действовать и я стал изыскивать удобный повод для повального обы- ска городской буржуазии. Собрание председателей ротных комитетов 230 полка, соз- ванное по моей инициативе, постановило еще раз обратиться в полковой совет с прось- бой сделать обыск и взять на учет хлеб, товары и предметы первой необходимости. «Сиб. Огни». 3 а.