Сибирские огни, 1930, № 8

Трещал и выл ветер. 'Рренались волосы на головах гиляков. Гиляки молчали. Только иногда сквозь рев ветра доносился нудный вой собак и тяжелое уханье прибоя. Уаймичи лежал, не шевелился. Потом что-то зашептал. Тихо-тихо. Ватыгини на- клонился к нему. — Шаман... и Хутэвих. „ Нгарамлан Дэ, Тутшч связали, зажгли... ой!., пить... воды! Бегом кинулся к Амуру старый Ватыгини. И когда принес воды— заплакал: Уаймичи лежал мертвый... Ватыгини и Тиктамунки ехали на лодке в город за русским начальством. — Привези милицию и суд,—сказали в ту ночь гиляки своему старосте. Гиляки помогли Ватыгини связать шамана Эгнэ, Опькапа Хутэвих, Нгарамлана Дэ и одноглазого Тулича. Всех четверых заперли в амбар. Еще не окончился пожар, еще не успели потушить кооператив, а Ватыгини уже сидел в лодке. С ним поехала Тиктамунки. Еще с полночи начал утихать ветер. Иод утро совсем стих. Ехали долго. Без слов. Оба хмуро молчали. По реке бесшумно клубился белый туман. Восток алел. Из-за острой, как шапка шамана сопки, медленно выползало солнце. Батыгпни неслышно греб по-гиляцки—сперва правым веслом, потом левым. И лодка чуть-чуть, совсем немного, ложилась то на один бок, то на другой. Ботыгнни посмотрел на Тиктамунки и удивился: по ее лицу часто-часто текли слезы. — Тиктамунки, почему плачешь?—спросил он. Тиктамунки указала на восток. — Над Амуром... солнце,—проговорила она всхлипывая. — А зачем плачешь? — Так Уаймичи говорил: над... Амуром... — и Тиктамунки закрыла лицо руками. Только плечи ее вздрагивали, как лапы раненого медведя. — А-а... Уаймичи, — тихо проговорил Батыгани и отвернулся. Длинен Амур. Длиннее, чем волосы шамана. Эгнэ. Того самого Кончуга-Ыркин- Эгнэ, который сжег Уаймичи. А и умный был Уаймичи! И голова у него—как крылья у птицы. Страшен Амур. Ненастной ночью его воды "темнее и жутче, чем глаза, самой пре- красной гилячки Тиктамунки Хутэвих. Непонятен Амур. Много знает он легенд и былей. Недаром его говорливые волны гуляют от Шилкп до Татарского пролива... В бурные осенние ночи, когда на скалы и утесы злобно кидаются белошерстые волны; когда в тайге хрипло ревет медведь; когда длинно и нудно воют упряжные соба- ки, задрав кверху голодные морды, — страшно на Амуре! Холодно и темно. В теплые, ясные дни, когда Амур—как большое-большое стекло; когда его волны играют ярче, чем слезы красавицы Тиктамунки; когда весело ноют птицы на бере- г у ,— хорошо на Амуре! Светло и радостно. И высоко в небе плывет солнце. Весело и победно плывет над Амуром солнце... Хабаровск, 1928 i.