Сибирские огни, 1930, № 7

психологии большевика, психологии, тесными узами связанной с рабочим классом, с его борьбой и его классовой психологией. Этого не сделано, хотя, казалось бы, что яменио по этому пути должен был пойти автор и герой его произведения — Шоро- хов, который «сам с собою условился, что личная жизнь для него кончилась, что оста- юсь только его революционное дело». Одной из составных частиц этого революционного дела для Шорохова должно было бы стать действительное и подлинное перевоспитание Любы, в которой он видел «новое поколение революции». На самом же деле его обещание:—«Я передам ей свой революционный опыт, воспитаю ее, как большевичку» — оказалось самообманом, от- гораживанием от трудностей действительности, от конкретных задач. «Внутренний Эйдкунен» берет верх над Шороховым. Ведь, в соответствии с представлениями и по- нятиями Эйдкунена о «правильном» мирке, все должно было идти размеренным, пре- допределенным шагом: старый большевик передает революционный опыт молодой ком- сомолке, а молодая комсомолка воспринимает этот опыт, становится достойным чело- веком «нового поколения революции». Все разложено по своим папочкам и полочкам в... никаких противоречий. Однако, жизнь, оказывается, сложнее «идеального мирка», который рисовал себе Шорохов. Правильное вначале представление Шорохова о его любви к Любе: — «Ну и что ж: мне нравится Люба... Я не старик еще... Но этого не должно быть, надо себя держать в руках, — и я буду, я сумею!» —перекрывается, а по существу прикрывается, «эйдкуненским» стремлением передать Любе свой революционный опыт, воспитать ее как большевичку. Стремление, по форме, выражено правильно, а на деле, по существу, это привело к тому, что Шорохов стал видеть в Любе врага, хотя ее недостатки можно было устранить настойчивой воспитательной, обще- ственной работой. «Внутренний Эйдкунен» — неуменье разобраться в конкретных противоре- чиях — становится для Шорохова непреодолимой силой, подчиняющей его волю и действия. «Он ехал, то раздраженно чувствуя власть Эйдкунена над собой, словно бы он насильно вез его в город, то радуясь тому, что увидит Любу...». «И ведь Эйдкунен же привез меня сюда?» — неприязненно подумал Степан Григорьевич». Борьба Шорохова с «эйдкуненщиной», как с внутренним врагом, показана Ли- бединским в плане анализа им (Шороховым) своих переживаний, своих поступков. Для Шорохова «дела... были выражением мыслей». Вместо анализа классовых корней «эйдкуненщииы», вместо борьбы с ней в плане реальной действительности, суровой самокритики, — вместо всего этого Шорохов, без опоры на действительность, на классовую практику, но с большой долей метафизических рассуждений, занимается поисками в себе «прозрачного, как тень» Эйдкунена, путающего все в нем. Автору надо было бы ( и это было бы ценней) сделать упор на показ проти- воречивых сторон реальной действительности нашего переходного периода, больше показать столкновение этих противоречий в широком общественно-классовом плане и это более глубоко и более ярко вскрыло бы различные стороны психики Шорохова. Введение Шорохова в гущу действительных, конкретных противоречий классового порядка в области семейного быта, анализ этих противоречий с подобающей для большевика силой и неменьшей активностью в изменении реальной действительности в сторону торжества и укрепления новых начал в семейных отношениях, в воспита- нии детей, в переделке людей, — все это создало бы подлинные и единственно ьозможные условия для «рождения героя» в лице Шорохова, для его роста, как борца за новые формы жизни. Шорохов, не освободившись от «внутреннего Эйдкунена», не осознав его классовых корней, не поняв своей ошибки в отношениях с Любой, потерпев неудачу в своем стремлении передать ей свой революционный опыт (да он и не пытался этого сделать), не победив любиного семейственного мирка, возвращается к исходному положе- нию, и у нас нет уверенности в том, что обращение Шорохова к Любе в конце про- изведения Либединского: — «...Я хочу сделать так, чтобы ты н уклад твоей жизни не- могли его (ребенка Шорохова и Любы) покалечить...» — не останется голым поже- ланием.