Сибирские огни, 1930, № 7

Каныру страшно было брать газету с собой в аил, потому что, если получил свой портрет на бумаге, то и плати за него. Все же не утерпел, взял. А Вахрамей вы- рядил за эту газету две белки. < — Ну, это немного. Две белки поймать недолго. Прикормки, к удивлению каныровой собаки—Кыт, остались недосмотренными. Они поспешно спускались с гор к аилу. Когда Каныр подходил к поскотине,— навстречу ему выбежала толпа ребятишек-татарчат. Они громко кричали: — Ка-ныр бу-магу писал! Ка-аныр бу-магу писал! Даже собаки облаяли Каныра как-то по-особенноку, громче, с подвываньем. Та казалось Каныру. Но откуда они узнали? В избе Каныра было полно народу, все ждали Каныра, не зная, что он прежде их получил эту пугающую бумагу. В аил из соседней деревни, что в ста пятидесяти верстах, прискакал нароч- ный. Редко приезжали сюда русские, но теперь приехал и сказал: -— Лафа вам будет, в газетинах пишут про вас. Должно, облегченье в жизни будет. Вошел Каныр в избу. Посторонились все. Трубки изо ртов вынули. "И только ус- пел сказать Каныр, что и он получил такую же бумагу, все загалдели разом: — Зачем давал писать? Зачем с русским говорил за пихтой? Кто платить бу- дет? А шайтан? А боги.'' А что скажут боги? И пошли, и пошли! Но когда накричались, наговорились все и увидели, что самому Каныру тяже- лее всех от этой бумаги —• замолкли. Безмолвно расселись, один по одному, на полу. Курили, сплевывали. Нако- нец, встал Натрус, — самый старый и почитаемый во всем аиле за простой нрав и спокойствие, —• и заговорл: — Каныр, расскажи, как получил бумагу, а мы подумаем, обсудим приметы и решим — к добру это или к худу? Откашлялся Каныр, затянулся куревом раз, два, три, снова откашлялся, и под мсе-общее молчание, похожее на сон, начал рассказывать: — Вот я пошел в лее, смотреть прикормки. Шел, шел, шел, думал, думал, ду- мал,—-где взять зорьку? Опять — шел, шел, шел, думал, думал, думал, — сел на ко- лоду. Вот я опять стал думать: где взять зорьку? Я все думал: зорька, зорька, зорь- ка, — нет у меня зорьки! Вот пришел во мне Вахрамей. Вот мы с ним стали гово- рить, говорить, говорить, потом я стал думать: однако, убьет меня Вахрамей? Несколько часов подряд рассказывал Каныр о своей встрече с Вахрамеем, по- вторяя повествование в несчетный раз. А слушатели все просили повторить еще и еще. И никто ничего не мог придумать но поводу случившегося: к добру это или в худу? И когда кисеты с табаком опустели, и люди утомились, мужчины-татары при- нялись обсуждать: каким образом заснял Каныра городской человев? Будет ли еще кто-нибудь напечатан в газете? Сколько, по закону, полагается платить в казну? Инерев утверждал, что городской записывал в книгу очень много, очень много. И уж, конечно, больше того, что тут напечатано. Натрус не соглашался. Он говорил, что никак невозможно, чтобы за такой короткий еров времени — один день — запи- сать и срисовать, помимо Каныра, еще что-нибудь. Никак невозможно. А вот Каныр думал иначе. — Зачем станет городской записывать на лишнюю пятерку, если у него тавая хорошая собака-, и с ней он может охотиться не в пример успешнее, нежели зараба- тывать на картинках? Молодой татарчонок Инбир, стоя рядом с Каныром, вдруг завричал, что никто ничего не знает; может быть, напишут еще раз сто, а может, совсем не напишут, — 1ш разу! Ты Инбир, молчи, ты молод! — ткнул его в бок Каныр.