Сибирские огни, 1930, № 7

матерый, что на поляне он находился, на просторном лугу. Иначе разве остановился бы здесь? Ни за что! Он завыл. Человек стоял близко, в нескольких прыжках. Так близко никогда еще не бывал человек. Человек стоял у цели, так случайно легко достигнутой. У него наготове нож. Разгибая спину от земли, Мунна с уверенностью и спокойно) взглянула на плесо реки, примкнувшееся к подножью утеса. Вода была тиха и светла, как бусы. В ней плавали опрокинутые отражения утеса. С этого берега Мунне виден был и лес, росший в отдалении от утеса — там, наверху. Но что такое? Люди? Что это? Вахрамей... Каныр... Но может быть, это сон? Мунна задрожала. Она знала много страшных легенд. — Ветры! прогоните виденье! Молю вас! — Пала лицом на землю и боялась взглянуть вверх, на утес. Собака лаяла. Волк выл тише, бессильнее. Неприметно скатилась из старых его глаз светлая слеза. Она упала на землю и затерялась в почве. Это было единственная и последняя слеза волка. Стих вой. По телу волка рассосалось бессилие, тело коченело. И в угасающем сознании, может быть, в последний раз встала молодая жизнь и враги-люди и вра- ги-звери. Луч последний раз сверкнул по воде — и день угас. Угасла жизнь матерого. — Солнце и ветры! — воскликнула Мунна. Взгдяд ее пытался найти Каныра и Вахрамея, но там никого уже не было. Воды были темны; по сопкам с воем прошелся ветер. И еще выла Кырлус около тру- па зверя. Плакала в страхе Мунна. •— 0, зачем шайтан-волк завел меня сюда! Чтобы показать, как умер Каныр? Я знаю! Каныр давно умер, не сегодня; это тень его показалась мне; ее показал мне шайтан-волк... Мунна бежала, а за ней гнались капли дождя и страхи. * * * — Каныр умер от страшного русского человека, — сказала Мунна. — Каныр умер от страшного русского человека, — сказал весь аил. — Каныр, славный медвежатник и хороший драчун, умер от страшного рув- ского человека, — сказал Инбир, молодой татарчонок. Каныр шел по лесу и сам с собой разговаривал: — Ты, Каныр, татарин Каныр, зачем сломал зорьку? Ты, Каныр, татарин Ка- ныр, зачем писал бумагу, которая горит, как сухая ветка? Зачем ты, Каныр, отрубил у Кыт хвост?.. Потом он стал думать. Потом снова заговорил, а сам все шел, шел... — О-ой, Каныр! О-ой, татарин! зорьку тебе надо, белку надо. Мунну тебе на- до. О-ой!.. Он остановился на развилке двух троп. Нужно было решить — по какой троп» идти? Одна вела вниз, в долину, другая по увалам в соседний аил. Лицо его было желто, а в голове был такой дурман! Куда же пойти? Тогда он, загибая палец за пальцем на левой руке, стал разговаривать: —• Так, Каныр. Как, Каныр? О-ой, татарин Каныр! Шел ты, шел, шел и уви- дел Вахрамея. Вот стали они драться. Каныр хотел драться? — Нет. Он сказал: «Дай, друг, Вахрамей, зорьку!» и ударил. Дрались, дрались. Потом пошли. Вахрамей гро- зил кулаком Каныру, а Каныр — Вахрамею. Каныр сходил в Синий аил, погостил два дня. Сходил в Сузып, погостил день. Пришел на то место, где из одной тропы ста- ло две: одна в Малый Сузып, где раньше бывали русские купцы, другая в Куралек. Куда мне итти? А вот куда...