Сибирские огни, 1930, № 7

па? — Да, ответил он, есть красивее. Я, конечно, не поверил этому. Он взял мою ру- ку, смотрел, смотрел на нее и сказал: «Тебе рано или поздно, но придется жениться на Мунне». Ей-богу, не вру! Ах, Мунна! — Уйди ты, неверный! Уйди! Мунна взяла лошадь Инбира под уздцы и повернула ее головой к аилу. — Ребенок! Поезжай, пока не упал с лошади! —• Ы-ить, дожидайся-ка! Мунна пошла своей дорогой. — Каныр вовсе не умный! — закричал Инбир вдогонку Мунне. — Он про-, сто устыдился, что я его поколотил — и удрал. А чего трусить? Я вот писаря даже не боюсь. Писарю я сказал: если ты еще позовешь урядника, как сделал давным- давно Никита высокий, — в озеро спущу! И он согласился не звать урядника, а то, говорит, можешь спустить меня в озеро. Ты видишь какой я смелый и умный! — Ребенок, доезжай к матери. Ты еще был жеребушкой, когда мы с Каныром начали встречаться у маленькой сосны, у бома; теперь эта сосна очень большая. Ну-ка., поезжай. Инбир галопом вернулся к Мунне и вздыбил около нее жеребчика: — Нет, Мунна, это не так... — Что не так? — А не знаю я, что не так, но... И вдруг Инбир вз'ярился: — А почем я знаю, шайтан вас побери, что не так! Вон люди говорят, что я люблю тебя, как девчонки любят кукол!.. А разве я люблю тебя? — Может и любишь... —• Ааа, шайтан тебя возьми! Разве я маленький, чтобы любить пустяки! Нет же, нет, нет, нет! По-звериному вертелся под Инбиром конь. Ярко блестел медно-красный набор па уздечке — и не зря же Инбир начистил его. Блестели светлые, как серебро, стре- мена; они поминутно вздрагивали, потому что дрожали ноги молодого татарчонка. — Я знаю! — спрыгпув с седла, заорал Инбир. — Знаю! Он ушел в город! И он бросил дрянную девчонку Мунну! Слышишь! Не слышишь? — Он пригибался к Мунне, упираясь неразумно блестевшими глазами в девушку. — Но я же тебя не люблю. Ей-богу! Я еще не дожил до такого стыда, чтобы любить девчат! Ребят должны любить девчонки, а н наоборот! Так всегда бывало, — мне отец про то говорил. — Убери-ка лошадь, дай дорогу. И вдруг Инбир присмирел. Он привалился к седлу и, не глядя на Мунну, заго- ворил тихим голосом, точно ваялся в чем-то. — Мунна, говорят, я ке должен любить тебя, а я не знаю... — Вот что, милый Инбир, — сказала Мунна и, гладя рукой лоб лошади, ти- хо засмеялась. —• Вот что, милый Инбир, ты все-таки еще молод, совсем молод. Ко- нечно, ты хорошо справляешься с лошадью и ты убьешь еще не одного медведя, но зачем ты гоняешься за мной на твоем свавуне? Правда, на лошади меня легче догнать, — еще обиднее засмеялась она, — на лошади легче догнать, но! -—- тут она выпрямилась и тряхнула голову лошади за челку. — Но слушай: у меня есть горе! И у меня есть Каныр и горе. Слышишь? Но Каныр не мог уйти в город... — -Мог, мог! — Ты го... — Мог, мог! Э! я забыл тебе сказать про самое главное! Ты думаешь, что го- родов всего-навсего два или три? Их очень много: вот один пройдешь, за ним — другой, а там еще и еще. Ах, кав много городов в жизни! Мунна смотрела в глубь тайги, лошадь Инбира снова порывалась куда-то бе- жать... И вдруг спохватился Инбир. Горе, горе! Его засмеют теперь в ауле: он просил у девчонки любви, он, как женщина, может любить?! Позор, позор!