Сибирские огни, 1930, № 6

Вот и все. Все—мимо. Но настал час,—автомобили влетели в поселок, кипы почты повалились в посе- .ю*, пароходы начали приставать к берегу. Сотни людей идут из города. Да! Незадолго перед этим многих кулаков согнали за болота, далеко за Тару. Оставшиеся раз'ясняют потихоньку—«что к чему». — «Кулаков загнали за болото, но и середняков и бедняков туда загонят, по- тому что совхоз всех со своей земли сгоняет. Государству крестьян не надо будет, у него, видишь ли, свои и зерновые и мясные и молочные хозяйства. Совхозы кре- стьян всех отправят рубить лес да работать вместо лошадей под землею в Кузнецкие шахты». Все это говорится полусерьезно, с иронией, но в виде «доказательств» ненуж- ности крестьянства для советской власти приводятся отдельные факты административ- ных ошибок, небрежности. Там середняка раскулачили и даже зимой выгнали из де- ревни, в другом месте поселок единоличников, оказавшийся между совхозом и колхозом, остался, будто бы, вовсе без сенокоса. — Корма нет, а молока на маслозавод тащи! И будто бы вообще советуют крестьянам кормить скот бурьяном, выкопать какую-то сильную яму, засыпать туда бурьяну и кормить скот. «Это что-то не то! Это коммуны степной полосы, там на юге у Омска умеют,—у них и ямы и башни, а мы народ темный». Таких разговорщиков называют «болотными агитаторами». И совхоз и район сердятся на них, но массовой раз'яснительной работы противопоставить все же не мо- гут. Совхозу некогда—стройка. Району-тоже некогда—текущие кампании. Года через полтора совхоз будет агитировать и раз'яснять просто фактом своего существования, ревом своих шортгорнов... А пока? Ломка изб. Ломка быта. Бедняки работают в совхозе. Середняк, особенно тот, ко- торый когда-то метил в зажиточные, выжидает. И отношения между этими крестьяна- ми и совхозчиками слегка напоминают былые отношения между старым сибирским жи- телем и переселенцем-новоселом. В избе общежития душным вечером открыты все окна. Люди пришли с работы, ложатся спать. Но деревня еще не спит. Деревенская жизнь идет несколько иным темпом. Мимо окон движутся какие-то тени. Неожиданный свист и визг. Потом затя- гивают проголосную «чалдонскую» песню. — Умышленно не дают спать!—поднимаясь с койки, заявляет мой сосед.—Так каждый вечер. Они нарочно базлают под окнами. Это парнишки. Но их кто-то подучает, я думаю. Кулацкие шуточки.! — Кулаки за болотом!—откликается кто-то из глубины. — Нет! Остались еще кулаки. —- Но все же, прикрой окно. Тебе ближе. Окно сердито захлопнуто. Озорные, голоса глуше. В комнатке—ночная сырость, запах навоза и карболки, занесенный с сапогами. Из углов—дух гнилого бревна. VI. Пироплазмос Большеокие стандартные здащя, гиганстские теплые скотные дворы—это бу- дущий год. Нынче совхоз одет в гнилое бревенчатое рубище с соломенными заплатами. Он скинет это рубище, но пока... Пока общественная столовая и конский двор находятся на территории одной усадьбы. И люди, пришедшие пообедать, поражены неприятной новостью—рядом с кух- ней, где аппетитно дымится суп, падают кони. Дохнут молниеносно. — Не эпидемия ли? С похоронным выражением лица промелькнул ветеринарный врач. Хмуро кру- тит штонорообразные усы завкондвором. Перешептываются кухарки. И только конюхи, на чьих руках никогда не просыхает конский пот, на чьих лицах всегда пузырьки пены с конских губ, ничего не боятся и хладнокровно уничтожают кашу.