Сибирские огни, 1930, № 6

£ Мелькинул первеы дон.а Лохматеы собаик выскочил из-пдо ворто и залилиьс ш лаем. Игнат принял удалецкую позу и лошади полетели вихрем. Советская осталась позади. Из Верхнего переулка вышли пьяные кожевники. ® — Догуливают!—завистливо подумал Игнат. I Кожевники шли медленно, волоча ноги и болтая праздно обвисшими руками. За § ними следовали их жены, одетые пестро и нарядно. 0 Они приплясывали на ходу, выворачивая чудовищные бедра и звонко ухая: | — Ух! Ух! Ух! Ух! s Пропустив кожевников, Игнат обернулся к предрику: s — В контору ехать, адь на квартиру? s Предрик посмотрел на него пустыми глазами. Игнат повторил вопрос. — Поезжай на Ремесленную!—встряхнулся предрик. £ Игнат тронул вожжи. Лошади понеслись, облаиваемые собаками, х Промелькнула базарная площадь. Дорога побила под гору,—тарантас загремел 1 по Ремесленной. Обитатели Ремесленной сидели у своих домов, томимые похмельем. Игнат обме- нивался с ними понимающими взглядами. Значение этих взглядов могло относиться н ко; вчерашней выпивке и к предрику Трубину. Предрик сидел в тарантасе, озираясь во все стороны. Он ушел с Ремесленной десять лет назад. Запах кожи и свежего дерева, утвёрдившиеся на улице, были ему приятны. Это были запахи его детства. Он снова встретил свою молодость,—но он был теперь по- старевшем человеком. Ему было грустно. Крепкие и чистенькие дома кожевников не изменились за десять лет. Он думал о том, что дерево крепче человека. Кварталы кожевников кончались,—потянулись хибарки пимокатов. Вот и трех- оконный домик покойного валяльщика Ивана Сухоруковых. Предрик выпрыгнул из тарантаса. Маленький и светлый двор, низенькие сенцы.—Предрик распахнул дверь и жен- щина, вставшая посреди избы, легонько ахнула. Предрпк, смущенно улыбаясь, вошел в избу: — Зравствуй, Маша! — Здравствуйте, Василий Павлыч! Женщина плавно поклонилась, из-под черного платка метнулись большие, не- много испуганные глаза. Предрик сел на скамейку, бросил портфель. — Жара!—пробормотал он:—ты бы хоть кваску подала, Маша! Женщина вышла в сенцы, плавно неся свое большое и стройное тело. Предрик вздохнул и оглядел комнату. Все было по старому. На подоконниках тускло краснела герань, в простенке висело зеркало, окаймленное расшитым поло- тенцем, под зеркалом его, Василия Павловича, портрет. У окна брошены кружева. Костяной крючок воткнут небрежно. Перед его при- ходом она сидела у окна. .Вероятно, она напевала песенку,—одну из тех чувствитель- ных песен, которые передаются кружевницами из одного поколения в другое. Предрик отбросил полотенце. На фотографии, вделанной в рамку, он стоял в сол- датской шинели, вытянув руки по швам. Предрик вспомнил: фотография была прислана из маленького галицийского иъ, родка. Это было тринадцать лет назад. В то время Маша также; поджидала его у окна, кропая кружева и напевая чувствительные песенки. Тогда она была моложе. Скрип двери прервал его размышления. Маша вошла. Предрик шагнул e i навстречу. Она чинно поклонилась, подавая отпотевший ковш: — Пожалуйте! Она принимала его, как гостя. За последние два года они виделись не более двух раз. Преувеличенно - торжественными движениями она подчеркивала ту отчужденность, которую принесли эти два года. Приняв от предрика ковш, она села под зеркалом. — Кешка-то где?—спросил предрик, садясь у окна.