Сибирские огни, 1930, № 6

неистовый шум. Из-под ног борцов полетели тетради, книги и многочисленные вещи, которые мы возили с собой в тайгу. К кряхтенью борцов присоединились мои ругатель- ства и радостные поощрения арбитра борьбы—Андрея-Хакаса, прискакавшего верхом к костру... — Вот, чорт!—орал он.—От'елся тонкий. Держит. Пыд карешок его!.. Пыд карешок!.. Когда все кончилось и борцы поднялись с земли, она оказалась усыпанной, мет- ра на два в квадрате, белым, блестящим порошком. — Дьяволы!—крикнул я в перепуге.—Иод вами погиб наш сахар... Петр пробует смесь на язык. Лицо его моментально сводит тошнотворная гримаса. — Неужели... соль?—догадывается, покраснев, как майское полотнище, Жданов. — Соль,—сплюнувши, с безнадежным унынием отвечает Петр и вздыхает так грустно, что мы в мгновение ощущаем скучную перспективу остаться в тайге без соли. Хакас подпрыгивает на лошади и сатанеет: — Ай-ей-ей! 0-ой!.. Не годна! Как теперь ехать будем! — А каменная соль?—говорит Петр неуверенно. — Йек соль... Нету. Ай-яй!.. Он только что припасся с'есть с хлебом свежую сочную луковицу, которую сам выбрал на дне арчемаков утром. И вот теперь соли—прекрасной, чистой соли в коленкоровом мешке—нет... Жданов кидается плашмя на землю. Он ползет около костра на карачках. В его руках—ложка и чистый котелок. Старательно сгребает он в посудину соленую серую пыль. Мы из всех сил помогаем, как будто боимся, что соль возьмет и провалится в Америку. Но соль не провалилась: — Выпаривать!—неистово и бодро орет Жданов, когда сверхом наполнился ко- телок:—Пригодилась химия!.. Дров!.. — Мы подливаем в пыль воду. Грязная жижа булькает, подозрительно шипит. Мы ждем не дождемся, когда отстоится рассол. Потом он сливается в другой котелок, отстаивается вновь, а затем—в ход пускается сковорода. В торжественном безмолвии Жданов ставит ее на костер. Хакас сгребает угли. Четыре головы на вытянутых шеях свесились к огню и, кажется, готовы париться вместе с рассолом. Медленно проходит час. К костру подтянулись одна за другою лошади. Они твер- до запомнили время от'езда, сегодня хозяева его нарушит. На горы уже восходит полдень. Вдруг громкий вопль брызжет в синюю воздушность лесов и гор. Сковорода под- сохла. Она испустила последний предупреждающий вздох. Ура! На дне ее серебрился тонкий налет кристаллов. Где ножи?.. Мы получили целых четыре щепотки,—правда, не совсем чистой—соли! Со-ли! — Четыре ще-пот-ки соли... Мы нерешительно посмотрели друг другу в глаза- ...Как будто проснулся, глянул на мир, а мир-то не тот. Ба-батюшки! Чем же это вчера я смотрел? Глазами или еще чем?... Вот теперь и уезжать отсюда надо... И горы— синие, вольные горы—такие грустные и тихие стоят.... И чертово колдовство исчезло... — Петр! Да ведь это просто... наивная мечта была. Мне стало скучно... тесно в городе. Я заболел утомлением от деловых, рассчитанных, строгих мыслей. А потом мне подвернулась эта история, и вот—я здесь... Петр, а если бы в долине нашлось то олово, которое наши инженеры, безуспешно здесь ищут?.. Ведь это бы... — Бы... да кабы, забыбыкал!..—ухмыльнулся Жданов.—Мечта твоя с Кри- вым в обнимку шла... И куда завернула? Куда завела тебя сила твоей мечты? Злой ответ уже горел на языке, когда внутренний, сухой, трезвый голос без- жалостно уничтожил наигранную умиленность. — Ты волновался! Ты жил этой легендой, мечтатель!.. Что значит это стран- ное волнение твое? Эта вызывающая отрешенность?.. Разве не мертвый круг?..