Сибирские огни, 1930, № 6

Два бескрыших домика из-под обрывистого бугра у ручья, словно две трепаные собаченки, с гамом и.воем выскочили нам навстречу. — Э, да тут пир,—осадил коня с рыси на шаг Петр и как-то угловато, плечом вздернул на себя ружье. Нас уже заметили. Домишки враз перестали гавкать. Один оказался банькой с оконцем, завешенным рогожей, в другом—жили. С треском вылетела наружу дверь. Окно пискнуло створкой. К жердяной изгоро- ди высыпали из домика человек восемь встрепанных, беспоясых и босых мужиков—по- видимому косцы, косы увешивали стены домишек. Трудно было различить одинаково волосатые, нахмуренные, красноносые лица, с которых кожа лупилась темными пя- тачками солнечных ожогов. Хваткие руки шеренгой костястых пальцев легли на забор. — Мы тут... на помочах, — отрекомендовался нам самый пожилой и, помол- чав, спросил:—А вы куда путь держите? С ревизией али так? — Так... Я выдвинулся из кавалькады вперед. — Нам Панкратия Кузьмича нужно. Мы к нему с письмом... Остальное произошло быстро. Нам предложили расседлывать коней. Я торжест- вовал: «Действует». С важным и равнодушным видом я приблизился к двери и нырнул в дом, как в газовую камеру. Накуренная, пропахшая пивом и самогонной опарой, низкая, как гроб, и темная комнатушка сразу перехватила дух. Ударило в голову. Шесть пар скупо блеснувших в свете окна пропитых глаз и пять бород—одна физиономия была бритая— нехотя отлипли от стола. — Кто из вас...—повел я по ним взглядом. Коробило от молчаливого ощупывания в загадочном молчаньи. — Погоди,—остановил меня крайний.—Кто будешь—не знаем, но коли под накалку попал—не погнушайся. Откушай. — Чтобы евонный к тебе испуг прошел,—шевельнулся сосед и вдруг расползся в добродушной усмешке. Я почувствовал себя смелее. — Можно откушать... если у вас закон такой. — Да не закон. А так—добре будешь. Бритый, лицо которого было приметно по рдящейся орешине над бровью и глян- цевой, как пузырь рыбий, коже на щеках, опустил в глиняный жбан на столе не- большой, черный, железный ковш. — Г о р о д с к о й ?—п р олб а с и он, и знакомые трескучие нотки обозначились в его голосе. «Брат». .. Пока я пил сладкую, дурманящую жидкость^ из ковша, он разглядывал меня упрямым и недоверчивым взглядом. А после вдруг спохватился: Ты... не от Еремки ли? Не от Кривого ли? А? Вид у тебя похож... — От Еремея Кузьмича—вашего брата,—сказал я твердо. «Первый человек обо)шелся без отчества. Если бы ему надеть бороду!.. У него такие же сочные губы, крупный рисунок лба, только глаза круглые, мутные, рачьи...». Записку он взял двумя пальцами, и бас его рухнул совсем низко. — Та-ак... Тревожная тень скользнула по лбу. «Нелюдим» — вспомнил я Кри- вого. «Таежный волк, старатель...». Потом последовало странное, как будто вещи сместились, жизнь вспять пошла—и разыгралась оно с внезапностью бури: Опять поди распросителя шлет?—покосился на Панкрата сосед. — Опять,—застуженно, как автомат, ответил тот. Медленно он попробовал разгладить на столе письмо. Бумага ^дагаа к .цальцам, на пальце загорелась надпись: «Е. К. Кривой». Он сбросил у ^ р а ^ а ф ^ ч ^ к а к кошка грязь с лапы. Рука вцепилась в стол. Воронка рта «... И в голове у него не того»—успел я подумать. / \ Бас Панкрата сукатыми поленьями просыпался на по! <й ( р а з ^ в ^ т н у л Ь £ М фальцета, выкрикнув целую связку бешеных, что-то отрицающих {и клятвенных |