Сибирские огни, 1930, № 6

— Яш и ! Якши! — обрадованно откликнулась толпа. Знатные всадники ринулись к нам лавиной. Мы выехали из поселка в сопровождении почетного эскорта под неистовый лай собак и визг ребятишек. Так был налажен прочный мир. И как бы в знак мира при самом выезде нас дог- нал жирный седобородый хакас с красными наплечниками на беспоясой широкой рубахе. — Э-эй! — закричал он, снимая валяную, островерхую шляпу. — Погоди, русский... —• Что, друг? — Дай бабе моей порошка от брюха. Замаялся... На коне не сидит, а брюхо опростать не может... Его просьба была щедро удовлетворена Ждановым. Потом мы на рысях взяли рощу. Пахло осиной, пахло сыростью, под копытами расступалась вязкая и черная земля. Дорога вышла на луг к реке. С пригорка в воды смотрели желтые строения большой заимки. -— В'езжаем в лесной баронат... к помещику, — полушутливо, полусерьезно за- метил Петр. В самом деле, после потрясающей грязи, убожества, дикости становища охотни- ков заимка ^русского выглядела цветущим и прочным феодальным замком. Her"руками ли этих охотников закатывались сюда на гору Митрь Ванычу креп- кие бревна его жилья? Не они ли построили для скота огромную конюшню—целые хо- ромы с застекленными окнами, сенник, баню, погребок, широкие ворота из гладкого теса, которые распахнулись перед нами с неторопливой и обдуманной предупреди- тельностью? Да!.. Тут все было добротно и крепко слажено и обнаруживало хорошо рассчитанный единоличный план. Плотный плетень отделял от заимки квадрат пасеки, где, точно цветки на грядках, красовались ряды крашеных новых ульев. Прибыли мы сюда из-под Бийска, существуем третий год. Ничего, как видите, трудом взяли, на судьбу не жалуемся и налогами советскую власть не гневим. Даже правильные навыки жизни в здешние места проводим,—рассказывал за чаем нето- ропливый, уверенный в движениях и словах, сосредоточенный человек—красногубый, с русой бородкой, белым высоким лбом, выделяющимся над коричневым загаром носа и щек. На нем был старый, но крепкий и чистый пиджак, синяя в крапинах рубаха, залатанные на коленах штаны, обязательные бродни на ногах. Рядом с ним за столом, заменяя мать, которая уехала по делам к соседям, си- дела восьмилетняя Доня и со степенной медленностью наполняла густейшим чаем и мо- локом стаканы. Пока мы пили чай и поедали обычную в заимках сметану, Димитрий Иванович много распространялся насчет местного пчеловодства—различного устройства ульев, пригодных и непригодных в условиях южных долин, насчет капризов пчелы и обилия здешних с'емков. Я слушал его с возрастающим интересом и думал: «Барон-то он барон. Но кто же тогда культурник!—Та,самая порода людей, именами которых нынче полна печать?». Вот и Жданов вытащил из сумки блокнот и Петр навострил, что называется, оба уха. Дельный и, конечно, ценный человек! Его критические замечания насчет ста- тей известных нам сибирских агрономов были едки, иногда смелы и всегда обнаружи- вали отсутствие подобострастья, «Правду-матку я ляпать люблю». Впрочем, «ляпал» он достаточно тонко. Он умел правильно произносить ино-- странные слова, пускал их в оборот без кокетства и похвалы. На лавке он разложил журналы. В шкапу оказалось не мало книг, сельскохозяйственных брошюр и газет. Потом он достал большой лист глянцовки и развернул на столе. -— А вот это моя собственная система ульев,—с легкой горделивостью сказал он, проводя осторожно толстокорым пальцем по тщательно выполненным чертежам. — Так вы еще—изобретатель! Жданов и Петр разом придвинулись к столу.