Сибирские огни, 1930, № 6

В. Вихлянцев в последнее время сни- зил форму своего стиха. Об этом го- ворят его «Песни о забытом крае» («Сверстники») и «Косогор» (Сиб. Огни, № 2 за 1930 г.). В первом стихотворении В. Вихлянцев пишет: Край осин и сосен, Лютых ветров — Ты забыт, заброшен, Дик и суров. Сонной черепахою Время ползет Средь долин непаханных, Ясных вод. Но поэт знает, что в забытом крае. Поползут по трактам. Уминая пыль, Триер да трактор Да локомобиль. Что же еще надо Бей через края, Молодость, радость, Верная моя! Тут несомненный разрыв между со- держанием и ритмом. /Современное со- держание втиснуто в ритмы Некрасова. Легкость, беззаботность автора делают стих неубедительным, превращают со- держание в . жиденький кисель румяных образов. — «Что же «ще надо?» Надо много труда, упорства для прео- доления трудностей, чтобы в забытом крае осин и сосен пустить триер, трак- тор, локомобиль. И это надо было по- казать. Плохо также то, что приведенное по- следнее четверостишие В. Вихлянцева по существу является перефразом из сбор- ника «Юго-Запад» Э. Багрицкого. «Милый край» И. Молчанова и по за- мыслу и по выполнению аналогично ци- тированному стихотворению Вихлянцева. Милый край... Тишина... Тишина.., Милый край, где привольно и дико, Под ногами бадан и брусника. Милый край молодого вина. (!) Мирно дремлет зеленая падь Развалились гнилые постройки. .. Бубенцами не звякают тройки. Милый край. Тишина. Благодать. Кому нужно это любовное созерцание дикого, привольного края, где даже постройки развалились и все так мирно, спокойно дремлет? «Разноцветные стекляшки» В. Непом- нящих отражают ту же беззаботность поэта, упоение красотой природы ради природы, настороженное внимание к «раз- ноязыкому говору птиц». Поэт вспоминает, как в детстве соби- рал он стекляшки и ... хранил, как клад, для украшения В воображаемый дворец. Заметим, что по-русски нельзя ска- зать—«хранил для украшения в вообра- жаемый дворец», а можно—«хранил для украшения воображаемого дворца». Дальше поэт сквозь стеклышки Видел мир зеленым Оранжевым и голубым. Благодатное время! Поэт и теперь впадает в это «милое детство», . он . . . . нередко вскружен Мечтой, что грусти пыль стряхнет (!) Когда приветливо у лужи Осколок синий подмигнет. Оказывается, ничто не изменилось. Сквозь осколок и теперь развертывается перед поэтом панорама оранжевого и голубого мира, везде — Кипят сады, звенят зарницы, Встают дворцы на месте хат. Слегает радость певчей птицей И заливается в стихах! После этих стихов тянет читать басню Крылова. Попрыгунья стрекоза Лето красное пропела... В целом все же сборник бесспорно является документом, утверждающим, что Иркутская группа от своего первого сборника прошла дистанцию огромного размера. Стихи «Черный хлеб» И. Молчанова, «Камер-юнкер Пушкин», «На рыбалке» В. Непомнящих и ряд других заслужи- вают всякого внимания. Однако, есть и в этих стихах срывы. В безусловно ценном стихотворении И. Молчанова — «Черный хлеб» — есть такие строки: Труд теперь для нас не под кнутом, Не мерещится городового «ряжка». Можно ли воплощать всю сложность классовых отношений при царизме в «ряжке» городового? Это прими- тивно и чересчур расплывчато. То же можно сказать и в отношении второй строки следующего двустишия: Труд теперь не рабство для меня, Труд теперь не смерть и не могила. Дело не только в смерти и моги- ле, а в понимании труда в период борьбы классов; в понимании труда, как боевого фронта, где добиваются остатки капитализма. А в борьбе не- избежны жертвы, и необходимо так ор- ганизовать сознание масс, чтобы жёр у* твы не были препятствием к победе. В стихотворении «Человек из тайги» В. Непомнящих также допустил грубую ошибку. Его таежный человек в наши дни окончил ВТУЗ, но— Он знает—как прадед пронес топор И хитрость тайгой глухоманной, Чтоб город горластые трубы простер, Чтоб умные рельсы схватили простор, Где выли ветра и шаманы. Под прадедом здесь должно понимать колониста, который засе|лял «во время оно» необжитые таежные места Сибир- ского края. По Непомнящему, этот колонист-прадед пошел в тайгу с топо- ром для того, чтобы «город горластые