Сибирские огни, 1930, № 5

ВЛАДИСЛАВ ГРАВИШКИС Э к з а м е н Мы долго спорили: чисто или не чисто отполированы мундштуки? Иосиф Леонтьевич указывал ногтем на малюсенькую царапинку и, укоризненно покачивая облысевшей головой, убеждал меня взять мундштук обратно и нереполиро- вать заново. Я отказывался, как мог, крепко, доказывал, что царапины почти незаметны, проверять их на свет не будут и вообще они могут «сойти и так». Тогда Иосиф Леонтьевич, прозванный нами «Янкелем», сказал, что сомневается в нормальности моего зрения. Я обозлился (глаза—мое больное место) и резко брякнул: — Сами-то вы слепая курица, старый хрыч! Он строго помахал худым и узловатым пальцем: —- Молодой человек, будьте сдержанней! — Пошли бы вы к чорту!—пробормотал я так, чтоб ему было слышно, и ушел 7 хлопнув дверью. Из глубины дома уже постукивали взволнованно каблучки Татьяны Григорьевны, янкелевой жены. — Иосиф, что случилось, почему шум? Он нагрубил опять? А потом, должно быть, они сидели обнявшись на кушетке и громко, со слезами, жаловались друг другу, что рабочие теперь стали очень и очень избалованными. Вот сволочи! А про кушетку рассказывают, что она стоит в мастерской потому, что Янкель на ней целый день валяется, когда же придет к нему кто из рабочих по делу—он сразу за верстак садится. «И мы, дескать, работаем, не только вы». В мастерской по мамонтовой кости кустаря Янковича я работал около двух лет. От полировки разных костяных финтифлюшек натер толстые, как подошва американ- ских сапог, мозоли и ни одного дня не прожил в ладу е хозяином: то он меня при по- лучке надует, то я ему всуну лопнувший или непросверленный мундштук; как сойдемся, так и ругаемся. Кроме того, он грубо и похабно ругал советскую власть. Скверно работать у кустарей, очень скверно! Больше к Янковичу я работать не вышел. Отец, узнав об этом и думая, что все зависит от Янковича, хотел бежать к нему уламывать, чтоб он принял меня опять на работ)-. Но мое терпение лопнуло, я сказал определенно, что работать у Янковича не буду и сказал почему. Отец понял меня, но все же долго ругался, назвал длинным балбесом и дармоедом, собравшимся всю жизнь сидеть на отцовской шее. Я слушал молча. Потом ушел в библиотеку и просидел до закрытия, читая газеты и журналы. Когда вернулся домой, отец уже спал. Пробовал я попасть в профшколу. «Общеобразовательный» сдал благополучно, медицинский осмотр тоже прошел (глаза не проверяли)—совсем было попал. Ура! радуйся. Но на первом практическом занятии мастер заметил, что я очень близко пригнулся к тискам. Расспросил и повел