Сибирские огни, 1930, № 5

ВИКТОР СТУКОВ Разговор Зубы оскалил порогов. Пена с камней наотмашь. Вот он, великий и строгий, Лижет мои подошвы. Шепчет, ласкаясь, старый; «—Этим вот нежным вечером Волн г ворливый наговор Сердце сожми человечье. Он—поэт. И, наверно, добрый. Видать не из тех, что утром Запрягают меня в оглобли И серо-бетонную упряжь. Ну, скажи, разве ж мало На тебя положил я труда? Не моя ли волна качала Барки, плоты, суда? А теперь, вот видишь...» Днепр умолк. И привыкший к славе От досады, от боли, обиды, Он в растущей волне добавил: «—У тебя, человека, тоже Сердце живое в роде, Не каждый в которое может Распоряжаться входом...» « — Доводы твои вески,— отвечал я Днепру, не спорю, Только не по существу повестки Нашего разговора. Потому что я сердцем там, где (и прошу извиненья) давно Человечьей рукою дамбы На твое опускаются дно... Где, в прибрежные степи раскинувшись Широко, как тебе и не снится, Ты увидишь, какие глубины Станут над Ненасытцем. И распухнут земли тогда, Сытые половодьем, Миллионы сухих гектар Небывалым цветком плодородья. Всем в Союзе работа дана. Каждый счастлив строительной ношею. Ты из дикого скакуна Скоро станешь послушной лошадчю. Пусть затея тебе не мила, Да и голос мой неприятен, Нам дороже, чтоб жизнь цвела Электричеством в каждой хате. Расставаясь, прошу, пойми,— Октябрьский литейщик навеки Заново переплавит весь мир И самого человека».