Сибирские огни, 1930, № 5

А Федосья, качая головою и нервно смеясь, отвечала: — Отчего же не здесь? Поговорить везде можно! Какая разница? — Здесь мешают. У тебя дома тоже неудобно. Лучше ко мне. Там спокойно. Никого постороннего. • — Неловко к вам. Нехорошо... — упиралась Федосья, но Андрей Фомич насто- ял. Он почувствовал, что девушка сопротивляется слабо, что она сдастся. И" она сда- лась. Она пришла. Вот здесь, на этом стуле сидела она, сначала смущенная и вся на- стороже, следя за каждым звуком, за каждым движением Андрея Фомича и предваряя: — Я на минуточку... Говорите об чем хотели! Андрей Фомич не торопился говорить. Он стал хозяйничать, поставил угощенье, вот эту банку конфект, потянулся к чашкам. Федосья остановила его: — Нет, нет! Чаю не надо. Не буду. Спасибо! — Ну, хоть конфетку! — предложил Андрей Фомич. — С'ешь вот кисленькую! Федосья взяла кисленькую. — Теперь говорите! — Ах, какая торопыга! — усмехнулся Андрей Фомич. —- Да я просто по ду- шам хотел поговорить. Вообще. Я ведь давно тебя, Феня, приметил... Нравишься ты мне... — Глупости какие! —• обожглась девушка стыдливым румянцем, хотя слова Андрея Фомича не были для нее неожиданными. — Глупости... Она положила на стол надкусанную конфетку. — Да не глупости! Кроме шуток говорю: шибко нравишься! Покрасневшее лицо Федосьи стало серьезным. Она опустила голову, чтоб спря- тать от Андрея Фомича глаза, чтобы спрятать и стыд, и радость и смущение. И глухо сказала: — Если вы за этим приглашали, так напрасно... Ни к чему. -— Напрасно? — Андрей Фомич придвинулся к ней. И его лицо тоже стало серьезным, озабоченным и слегка растерянным. Голос дрогнул ласковостью, пугливой нежностью. — Почему? Противно тебе, что я так говорю? Феня? Растерянно и смущенно сжалась Федосья и молчала. — Говорю, нравишься ты мне. Шибко нравишься, Феня! Слышишь? Федосья слегка приподняла голову и быстро взглянула на Андрея Фомича. Гла- за их встретились. В глазах дрогнула радость. — Вот погляжу, погляжу на тебя, Феня, да в Загс потащу! — Голос Андрея Фомича зазвучал широкою ласкою, но в ласку эту ворвалась крепкая уверенность, в ласке этой было властное и недопускающее возражений. Федосья еще выше подняла голову и широко взглянула на Андрея Фомича. Во взгляде ее блестело радостное и не- укротимое лукавство. — В Загс? А меня пошто не спросите? Пойду ли я? — Не пойдешь? Неужели не пойдешь? — разбрызгивая веселую уверенность, которая целиком охватила его, подразнил Андрей Фомич. — А вот и не спрошу! — Ишь какой скорый! — с тихим укором прибавила Федосья. Она поднялась с места. Андрей Фомич перехватил ее на дороге, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза, — А зачем откладывать?., если любишь? — Пусти... -— сникла Федосья, ощущая на своих плечах горячие сильные ру- кп. — Ну, какой... Пусти! —\ Любишь? —• Не знаю... — неуверенным шопотом ответила Федосья. Но этот шоиот ска- зал Андрею Фомичу все. Андрей Фомич притянул к себе девушку, наклонился к ней и отыскал губами ее губы... . ч .Андрей Фомич сжал в руках жестянку с конфектами. Улыбка осветила его лицо. Неудержимая, радостная, светлая улыбка. Он подержал жестянку, потом, не пе- реставая улыбаться, поставил ее на место. Отошел от стола. И, вспомнив, наконец, зачем пришел сюда, он отыскал в столе нужную папку с бумагами, перелистал ее и с деловым, озабоченным видом оставил свою комнату. Но в уголках бесстрастно сжатых губ его еще гнездилась неукротимая радость. Сиб, Огни. 4 л. v