Сибирские огни, 1930, № 5

Фомича и не смотрел ему прямо в глаза. А ведь с директором-то больше, чем в кем- gj нибудь другим, мог бы и должен был он делиться своими опасениями, своими страхами! 3 Ведь ф вдвоем они проворачивали проекты переоборудования фабрики, вдвоем, делясь э- друг с другом каждою мыслью, опаляясь радостью творчества, корпели они над планами, чертежами, позже над сметами. Общее это было их дело. И вот — отводит Алексей § Михайлович глаза от директора, прячет их, прячет от него свои мысли, свои пережи- о вания. И если со стороны поглядеть, то выходит, что будто виноват Карпов в чем-то £ пред директором, пред Андреем Фомичом. А вины-то никакой нет. Чист и безупречен § Алексей Михайлович. Скажи кто-нибудь, что вот, мол, Алексей Михайлович, нечистая 0 у вас против товарища Широких совесть, в глаза ему прямо не смотрите, — обидится <• Карпов, жарко обожжется незаслуженной обидой, вознегодует, станет протестовать. g Нет у Карпова никакой вины пред Андреем Фомичем. Если заглянуть в душу § Алексея Михайловича, если потаенно спросить его самого про вину, то пожалуй, отве- | тит он уверенно, что виноват-то директор пред ним. Виноват в таком, о чем не говорят, £ что скрывают тщательно и ревниво от чужих ушей, от чужих глаз. И Алексей Михай- g лович скрывал это затаенно, хмуро и опасливо. У Алексея Михайловича не было в 2 жизни друга, заветного близкого человека, к которому пришел бы он и сказал: о — Болит душа моя. Обворован я в самом главном, в самом потаенном. И не могу ^ ничего поделать. Не могу ничем помочь себе. И никто мне не поможет... s И, не называя имени, пожаловался бы на отвергнутую любовь. Но не было близ- кого, родного... Любовь. Острее всего почувствовал он ее в тот вечер, когда внезапно, не ожидая этого, не будучи к этому подготовлен, он встретил Федосыо и Андрея Фомича возле клуба. Он подымался по широкой лестнице, а они, улыбаясь, дружески и весело разговаривая, шли сверху на улицу, в синеватую мглу хмурого вечера. Они взглянули на него мельком, равнодушно, они торопливо поздоровались с ним и ушли своею дорогою, занятые друг другом, овеянные чем-то, сроднившим их, одним только им ведомым. На мгновение, словно изнемогая под коротким молниеносным ударом, остановил- ся Алексей Михайлович и тоскливо посмотрел на уходящих. На мгновенье мелькнула у него мысль догнать их, пойти вместе с ними. Зачем? — Он сам не знал этого, сам не понимал. Но это мгновенье прошло. Он остановился на полдороге. Он сразу забыл, за- чем шел в клуб. У него стало странно пусто на душе. Ему не было больно, его не постигла мучительная тоска, его не поразило отчаянье. Только пустота какая-то вошла в него. И с этой пустотою, с этой опустошенностью побрел он один и одинокий в тот же вечер, в ту же синеватую мглу, куда бодрые и напряженно-радостные проследовали Федосья и директор. В этот вечер Алексей Михайлович остро почувствовал, что любит Федосыо креп- ко и жадно. И тогда же в его душе вспыхнуло возмущение против Андрея Фомича. И тогда же ему показалось, что директор обворовал его. Что не будь директора — Фе- досья когда-нибудь, в конце концов, может быть, через колебания, через препятствия, через преграды, но пришла бы к нему и принесла бы ему, Алексею Михайловичу, свою привязанность, свою молодость, свою свежесть, свою страсть. Это возмущение было сильно и стихийно. Оно рвалось наружу. И чрезвычайных, порою мучительных усилий стоило Карпову сдерживать себя в присутствии директор,'!, не вспылить, не сказать лишнего, дерзкого, непоправимого. Карпов сдерживался. А Андрей Фомич, не замечая особого его настроения, в тревоге за судьбу постройки, шел к нему со своими огорчениями. Ловил его в конторе, останавливал, втягивал в разговор. Андрей Фомич любил смотреть людям прямо в гла- за. Но глаза Карпова были теперь опущены пред его взглядом. Глаза Карпова прятались от него. Это, наконец, изумило Андрея Фомича. Он подумал, посоображал, порылся в памяти, поискал:-отчего бы это технический директор мог сердиться? Но не вспомнил, не сообразил. И тогда поступил так, как прывык поступать — прямо, без обиняков спросил: — Лексей Михайлович, в чем дело? В чем дело, почему сердишься? Карпова будто ударили, он весь напрягся, закипел. Но сломил свое возмущение.