Сибирские огни, 1930, № 5

Па хмуром, помятом от сна лице его лежала тоска. Он запустил пальцы в спутанные волосы и почесал голову. Вторую чашку чая он пил нехотя, задумываясь над каждым глотком. Мать внимательно следила за ним и жалостливо поджимала губы. Когда Василий, не допив вторую чашку, в каком-то странном, небывалом раз- думьи застыл над столом, мать не выдержала и тихо подошла к нему. — Нездоровится тебе, Вася? —- Ничего подобного! — встрепенулся Василий и быстро поднялся из-за сто- ла. — Здоровый я! — Скучный ты какой-то, Вася... Я думала, не болезнь ли какая... — Отстань ты, мать! Сказано, здоровый я! — Отстань от него, старая! — поддержал сына Потап, высовывая голову из- под теплого одеяла. — Все равно он тебе ничего не скажет. Скрытные они все нонче! Василий молча пошел к себе за перегородку. Дойдя д« завешенной темною за- навескою двери, он остановился. — Вот брошу я все да уеду отсюда! — Куда же, Вася?—охнула мать. — Куда?.. В город! Надоело мне тут. Ну вас!., тошно! У Василия что-то прорвалось глубокое, затаенное, доселе скрываемое. Он зло п отчужденно посмотрел исподлобья на мать, оглядел полутемную комнату и жестче и откровенней повторил: — Тошно!.. — Вот так-так!—оживился Потап и окончательно вылез из постели. — Ну и ну-у! Деточки пошли, язви их в душу! Да это што за морда за такая) Отчего тебе, сукин сын, тошнё? От родителей, што ли? Кому ты в глаза тычешь: то-ошно?! Сопленосый ты, честное слово, сопленосый! Рука Василия, сжимавшая темную занавеску, разжалась. Парень круто обернул- ся к отцу. — Можешь, кажется, и не ругаться! Надоело! — Ай и сволочь! — забурлил Потап. — Скажи на милость, какого храпа вы- растили!.. Надоело? Ну и катись! Катись, куды хошь!.. Не задерживаем! — Потап!—испуганно заныла старуха и протянула руки к сыну., — А ты, Ва- ся, ты пойди поспи!.. Поспи. Устал на пожаре. Ступай! Василий взглянул на мать. Закусил губу. Тяжело задышал. Потап умолк и оже- сточенно стал почесывать голую грудь. На сына не глядел. А тот опустил голову и не- хотя, будто чрез силу, со стыдом и,обиженно сказал неожиданное, пугающее: — Никакого понятия... Меня убить нынче вечером хотели... На берегу... — Да что ты?! — обожглись испугом и жадным, трепетным любопытством старуха и Потап. — Как же это? Да как же это, Вася? — Стреляли в меня... Из берданки, видать... Маленько обвышили. А то. прямо бы в голову. — Заявлять надо! — ступая босыми ногами на пол, ожил, захлопотал Потап и пошел к сыну. — По начальству, в милицию! Обязательно заявлять! — Ой, батюшки! Грехи-то какие!—взметнулась в страхе и огорчении мать. — Заявлять не буду!—упрямо и решительно запротестовал Василий. — Да вот что... Молчать об этом надо. Без огласки... Напрасно я и вам сказал... Вы молчите! — Как же это, Василий,—подошел Потап вплотную к сыну и заглянул ему ъ глаза.—Зачем укрывать? Милиция дознается, словит. А то ведь и повторенье может выйти. Нельзя без заявленья! — Ну вот, ну вот!—почти заплакал Василий. — Зачем я вам сказал? Гово- рю—молчать надо! Чтоб никто не знал... Мне и так скоро проходу не будет.. Галятся... У Василия неожиданно для родителей дрогнули губы, он шагнул к столу, опу- стился на стул и положил голову на руки. — Разыгрывают меня... — глухо продолжал он, вздрагивая плечами. И каза- лось, что парень плачет. Потап с изумлением поглядел на жену. Старуха метнулась к сыну, но Потап ос- тановил ее, грозно нахмурив брови и вытаращив глаза, и ожесточенней заскреб грудь.