Сибирские огни, 1930, № 5

... Шел с заседания бюро комсомольской ячейки. Была осень и грязь. Заседание отличалось бурностью, но прошло толково, вынесли ряд хороших, практически выпол- нимых решений. Посидели немного всем бюро на заводской скамейке, поговорили, по- шутили, посмеялись. Настроение было радостное. На террасе библиотеки неожиданно вспомнил, что я теперь не книгоноша, а за- ведывающий, что, вот, войду в библиотеку, ко мне сейчас же подойдут сотрудники, бу- дут просить указаний и мне придется разрешать все вопросы, указывать, напряжен- но думать, комбинировать, находить ходы и выходы из различных библиотечных ту- пиков. И надо, чтоб решения были безошибочными и точными, надо чтоб я их раз'яс- нил, указал бы практические пути к их выполнению. И если я ошибусь, скажу что-нибудь не так, как нужно—у Зои Платоновны ми- гом станут круглыми глаза, бархатные брови стремительно и неудержимо вспрыгнут вверх изумленными вопросительными знаками и где-то в глубине сверкнет острое лез- вие насмешки. Она уйдет. Между прочим—невзначай расскажет о моем промахе друго- му сотруднику, а через день о моей «глупости» будут знать все библиотекари города, но уголкам, посмеиваясь и покачивая головами, будут обсуждать и обшептывать меня, мой поступок, политпросвет и его ошибку с моим назначением. От этой картины стало нестерпимо тошно и гадостно. Вся радость, почерпнутая на толковом и веселом бюро, у родных мне ребят, разлетелась прахом, я выпустил ручку уже открытой двери и, круто повернувшись, ушел домой. Весь остаток дня и начало ночи пролежал на постели, обдумывая и передумы- вая свою и нашу общую жизнь. Я не одинок. Точно такие же' истории со сплетнями о карьеризме, тихими шеп- таниями в закоулках, косыми и враждебными взглядами, прорывающимися из-под при- лизанной внешности, рассказывали мне многие ребята, волею партии и комсомола по- павшие на руководящую работу в советский аппарат. Вот эти самые перешептывания, эта скрытая враждебность старо-чиновных би- блиотекарей — это только очередная трудность, которую мне, лично мне, необходимо во что бы то ни стало преодолеть и победить. Утром я встал гораздо здоровей, чем после приезда из дома отдыха. Самое глав- ное и важное было решено: наплевать на все пересуды и сплетни, работать, работать— безотрывно и упорно. Положение библиотеки было незавидное. После отпусков и всех летних перемен заметно расхлябалась вся работа библиотеки. Библиотекари почти все были новые, ра- ботать еще не умели, а иногда и не хотели. Я в заводской работе понимал очень мало, над каждым делом приходилось, по неопытности, сидеть вдвое больше времени, чем на это потратил бы опытный заведывающий. Бухгалтерских способностей у меня не было отроду, а Семен Павлович запустил отчетность до невозможности, подошел конец бюд- жетного года, распутывать все денежные дела было дьявольски трудно. ОНО награди-, ло распоряжением произвести переинвентаризацию книжного имущества, провести пе- ресмотр и переоценку его. Работа предстояла огромная, а сроку дали один месяц. Но как бы то ни было, библиотеку надо было налаживать, поднять ее работоспо- собность хотя бы до прежнего уровня. Вера Ивановна оказалась неважным работником. Приходилось только удивлять- ся, как могут рождаться на белый свет такие изнеженные, тщедушные и хлипкие ба- рышеньки. Им не то что работать, а даже жить и шевелиться, должно быть, очень трудно и тяжело. Того не может, этого не хочет, это ей не нравится—да будь ты про- клята, наконец! А если жалованье Госбанк опоздает выдать—она недовольно и кисло морщится, ходит надутая, как дузырь. Точно ей обязаны платить только за то, что она живет и дышит. Понемногу, по мелочам, накипала досада на Веру Ивановну.- Когда ввели для библиотекарей пятичасовой рабочий день, она продолжала при- ходить и работать по четыре часа, как это было раньше. Я деликатно несколько раз напомнил ей об этом. Она безмолвно соглашалась, кивала головой и продолжала рабо- тать по-старому. Скрепя сердце, я резко заявил на производственном совещании о не-