Сибирские огни, 1930, № 5

Во всех библиотеках открылись новые должности—книгонош. Книгоноши были такие же библиотекари, только выдавали книги не в библиотеке, а разносили их не- х посредственно на производство, на фабрики и заводы. Меня перебросили на книго- g ношество. 5S В нашем районе предприятий было немного и все они маленькие, карликовые, но m пятьдесят и самое большое сто рабочих. Два кишечных завода, общежитие ассениза- | торов, городская бойня... Около половины рабочих были неграмотны, а остальные почти и все малограмотные. Следовательно, культурная работа была крайне необходима. Встретили меня рабочие гораздо лучше, чем дети. Книги шли нарасхват. Но моя | работа заключалась не только в раздаче книг. Надо было еще вести массовую политике- » просветительную работу. Начал я с громких чтений. *£. Помню, проводил среди кишечниц читку, приноровленную к международному дню m работницы. Читал рассказ Салтыкова - Щедрина «Матренка Бессчастная»—о дворовой 2 девке Матренке, «имевшей наглость забеременить» без помещичьего на то разрешения, s Кишечницы слушали внимательно, дружно шикали па разговаривающих мужчин. < К концу читки, когда подошел самый захватывающий момент, услышал стон в толпе ш работниц. Подняв на секунду глаза, увидел, что работница уткнулась лицом в стол, теребит кумачевую скатерть и плачет самыми настоящими горючими слезами. Я даже приостановил чтение, до того удивился. Когда кончил читать, наступило тяжелое молчание. Работницы конфузливо пе- реглядывались и, громко вздыхая, сморкались. Филя, ученик, длинный и нескладный парень, попробовал сострить по поводу «толстых кобелей». Сострив, он гулко захохо- тал. Хохотать ему пришлось одному,—кишечницы и даже взрослые рабочие хмуро молчали. Филю за его неуместную веселость взяли в оборот, и он, под градом толчков и щипков, выбежал из культуголка. Беседа затронула вопрос о взаимоотношениях мужа и жены в рабочей семье. Женщины совсем заклевали присутствовавших мужчин, с петушиным задором от- стаивавших свои мужские права. Поднялся тарарам, гвалт, крик, прибежал председатель завкома, подумавший, что началась драка. Конец спора возвестил колокол. Читкой я остался доволен, она дала рабочим «пищу для разговоров» на целую неделю. Вскоре после перехода на книгоношество я решил вступить в комсомол. Неда- леко от библиотеки, при городской бойне, была комсомольская ячейка, со многими ре- бятами из которой я сошелся на заводах, когда менял книги. Собиралась ячейка в конторе, в маленьких конурках, уставленных обширными столами. В одну комнату все не вмещались, поэтому часть ребят слушала собрание ь открытые двери из других комнат. Ребята были окраинские, с дисциплиной считались плохо, затевали порой в соседних комнатах какую-нибудь «блажную» игру. Однажды конторщик забыл убрать большие ножницы. Ребята воспользовались случаем повалять дурака, стали подкалывать друг друга. Кто-то, не рассчитав, подко- лол одного парня по-настоящему,—сквозь толстый полушубок засочились темные капли крови. Ударивший парень тревожно засуетился, побледнел, побежал к заведывающему, принес ключ от аптечки, рану смазали иодом и перевязали. Ударившему поставили на вид, сидел он смирно и тихо, сконфуженно улыбался. Прерванное собрание мирно про- должалось. В другой раз Таня Жиганова, секретарь ячейки, разозленная шутками апорга Ваньки, запустила в него тяжелыми счетами. Она хотела только напугать, но с не- ожиданной меткостью попала Ваньке в глаз. Счеты упали на стол, скользнули на пол и, гремя костяшками, поплыли под столами, а Ванька, схватившись за подбитый глаз, от неожиданности и боли даже выматерился. Полилась кровь, поднялся переполох, приш- лось опять прибегать к помощи аптечки. Все собрание Ванька просидел забинтованным и одноглазым, как чучело, в выступлениях смешил ребят глухим, заупокойным голосом, шедшим из-под толстого слоя марли. Обычно после таких случаев поднимались шутки. Шутили и сами пострадавшие. Только виноватые смущенно и покаянно супились. Мне вспоминался Семен Павлович и мои знакомые по библиотеке.