Сибирские огни, 1930, № 5

л Что же положительного предлагают перевальцы, и что они дают в разбираемо* s литературном» документе? Вместо реалистического показа об'евтивной действительно- =[ сти — о р г а н и ч е с к о е с л и я н и е с действительностью, вместо к л а с с е - £ в о й п р а в д ы — внеклассовую, всечеловеческую искренность—до конца, вместо 2 классовой непримиримости—«новый гуманизм», человечность. Всех, кто не разделяет к эти «устои» перевальской платформы, Лежнев ругает «лефами» и «бизнесменами» и § дополняет: «Проблема искренности—не моральная, а художественная проблема». «Ис- 2 кусство требует в с е г о художника, а не только его рук. Оно жестоко карает за < фалып и благоразумную осторожность». 0 Лежневу борьба на литературном фронте представляется как борьба между «ор- ™ ганическими» художниками—Моцартами и «учениками»—Сальери. «На искусство на- 1 катилась огромная волна сальеризма, одно время его совсем было затопившая. Сейчас « она несколько отступила, но позиции сальеризма еще сильны»... «Для наших Сальери S искусство—не тело, а механизм». ^ В духе этой теории написана, между прочим, повесть Слетова: «М а с т е р- £ с т в о». Эту повесть очень хвалит Лежнев и говорит, что, по-доброму, ее следовало § бы назвать, не «Мастерство», а «Творчество». Действительно, повесть написана прямо S по тезисам Лежнева и может считаться «глубоко перевальской вещью»... с Герой повести, скрипичных дел мастер Луиджи, не просто мастер, а художник неизменно торжествует над своим учеником и подражателем Мартино, пытающимся уче- бой и длительной работой восполнить недостаток дарования. «Органический» герой Лу- иджи наделен также и передовыми взглядами своего времени, тогда как Мартино пред- ставлен верующим и реакционером. Этим подчеркиванием автор пытается иллюстрировать перевальский тезис о том, что «подлинное большое искусство (а оно может быть только моцартианским) работа- ет на великие передовые идеи века». Отсюда напрашивается вывод, что истинный ху- дожник всегда прав, что его, как «победителя не судят». Иначе говоря, здесь утвер-. ждается примат искусства над действительностью. Насколько согласована с «Перевалом» повесть Слетова, можно судить хотя бы по тем советам, которые художник Луиджи дает своему ученику Мартино: «Помни, что все созданное тобой и м е е т н а д т о б о й н е п о б е д и - м у ю в л а с т ь ; так дай же ее прекрасным вещам, они т е б я п е р е д е л а- ю т по-своему» (разрядка моя — П. 3 . ) . «Научись подражать природе... У дерева, даже у мертвого, есть своя собствен- ная жизнь. Умей не искалечить ее, а освободить и в то же время дать новую жизнь инструменту, вдохнуть в него свою душу». Так «органическое» понимание искусства сливается с идеологическим преображением жизни и «слиянностью» с внутренним ми- роощущением художника. Перейдем к тезису об искренности, как методу подхода к изображению действи- тельности. В этом смысле поучительный пример дает повесть Ив. Катаева «Молоко». Некий инструктор кооперации, интеллигент перевальской складки, сталкивается в под- московной деревне с «работой» кулака Нилова, держащего в своих руках кооператив и распространяющего свое влияние на все слои деревни.-'Казалось бы, какое уважение может быть к такому представителю деревни! Но кулак ловко обошел интеллигента, поймав его на любви к с т и х и и м о л о к а и — «Влага жизни, юный друг мой, влага жизни!—так «нарек» я сию соединитель-, ную силу—всеобщее молоко любви и родства»,—в восторге повторял кулак, влюблен- ный в молочную стихию и проистекающее от нее молочное благополучие. «Жизнь есть струенье, кипенье, взлет и никогда покой»... А как же герой Катаева? Разоблачал он пафос кулака и показал материальную подоплеку этого пафоса? «Кое в чем я с ним не соглашался, но в общем пришел в в о с х и щ е н и е от его взглядов»—говорит о себе этот органический родственник кулака. Кто же разоблачил кулака? По толкованию автора—никто не в состоянии был бороться с кулаком,—ни представители волости, ни местная беднота не рисковали вы- О ступать против культурного мироеда. Конфликт разрешился в благоприятную сторону