Сибирские огни, 1930, № 5

Куминов привел длинную, вихляющуюся учительницу из той же школы—Под- х данскую.,У нее был семилетний капризный сын, который не хотел отпускать ее на ee- ls годняшнюю вечеринку, поэтому ей пришлось одеваться и пудриться украдкой, второ- п иях. Через острый с горбинкой нос шла жирная, широкая полоса пудры. От этой полосы m меня потянуло на хохот, но я сдержался. Она подошла ко мне, назвалась и сунула руку | к губам. Я тоже назвал себя, но целовать руки не стал, сказал, что «не умею». Она и легонько потрепала меня за волосы: «боже, какой медведь»! С ней пришла маленькая, визгливая ликвидаторша из работавшего при библиоте- | ке пункта по ликвидации неграмотности. Ее сразу же подхватил под локоть Тихомиров ® и, усадив в дальний угол, пришаркнул ногой, угощая папиросой. Раньше, как я потом t узнал, ликвидаторша была балериной, но из балета ее вышибли. • о Отец Тихомирова владел ветряной мельницей и состоял членом секты каких-то g духоборов. Он не пропускал ни одного антирелигиозног| диспута, везде выступал, рас- s сказывая, как тридцать лет тому назад ему пришлось во сне увидеть «бога». Тихоми- < ров - сын был придурковат. Раньше был членом комсомола в горбойненской ячейке, m оттуда, его выгнали, и теперь он терся в библиотечных кружках. Одевался он с грубой пижонистостью, всегда сиял медными запонками и булавками, наматывал на шею цвет- ные, яркие галстуки и кашне. К девчатам подкатывался, галантно пришаркивая, по- добострастно раскланиваясь, в лицо им заглядывал, осклабясь собачьей, заискивающей улыбкой. Собралось нас восемь человек. Сначала было скучно и молчаливо. Внесли ды- мящиеся пельмени, выпили по рюмке, молча приступили к еде. Слышно было, как чмокали набитые рты и гудел горячий самовар на столе. После пельменей пили чай, а после горячего чая стали пить холодное, как лед, пиво. Все стали безостановочно бе- гать на двор. Но языки начали развязываться, Халапов рассказывал анекдоты из школьной жизни. Игравший на школьной сцене ученик привык покрикивать на всех «молчать!», и когда однажды учительница вызвала его к доске, он и на нее заорал благим ма- том: «молчать!». В таком же роде были и другие анекдоты. Рассказывал Халапов уди- вительно спокойно, без малейшей улыбки, так что самый пустяшный анекдот становился неимоверно смешным от такой серьезности. Семен Павлович сбегал в абонемент, притащил книгу В. Брюсова и стал декла- мировать стихотворение о гуннах. Декламировал он горячо, громко, напыщенно, неисто- во вращал глазами, махал руками, но получалось невыразительно и трескуче. Рассказывал анекдот Куминов, сам хохотал над совсем несмешными фразами и этим испортил все впечатление. Пробовал рассказать армянский анекдот Тихомиров, но когда дошел до сального места, Подданская, вспыхнув, попросила замолчать. Сбегав куда-то, она принесла гитару и вместе с ликвидаторшей они запели ста- ренький романс о тройке и бубенцах. Пели они тоненько, визгливо, очень походило на деревенских баб, голосящих над покойником. Меня разобрал смех, и я поспешил уйти на двор. Вслед за мной на двор вышел Семен Павлович. Стоял он со мною рядом, и, кончив свое дело, блаженно потянулся: — Пожрал, попил—одна благодать!—и задумчиво добавил:—бабу бы какую- нибудь—совсем хорошо стало бы. Я молчал, удивленный подобной откровенностью. Семен Павлович блудливо хохотнул и потер руки. — Хорошо бы Подданскую затащить в абонемент—там темно. — Что вы, Семен Павлович! —• растерянно пробормотал я. -— Ну, конечно, я шучу, шучу... А впрочем, в абонементе темно, а она пьяная, как сучка, ни черта не разберет... Давайте, а? Ну, ладно!.. Покачиваясь, он ушел в библиотеку. Я выглянул со двора на улицу. У окон читального зала стояло несколько человек и, приподнимаясь на цыпочки, старались заглянуть поверх газеты в библиотеку. Их привлекло, наверное, визгливое пение Под- данской и ликвидаторши. Вернувшись в библиотеку, я сказал об этом Семену Павлови- 6 чу. Он пьяно отмахнулся: