Сибирские огни, 1930, № 4

Р. КУЛЛЭ Рабойчи клсас в запайдно литереатур Классовый характер европейских литератур ни в чем, может быть, так ярко не сказывается, как в отношении писателей к проблеме рабочего класса и в его освещении на страницах художественных произведений. Рабочий, его жизнь, его интересы, его классовая позиция в обществе, его участие в организации социаль- ных сил и его борьба с эксплоататорами—являются факторами такой бесспорной и огромной важности в жизни всего XIX столетия, что, казалось бы, они должны были занимать одно из самых центральных мест во всех европейских литературах. А меж- ду тем, во всем ворохе бесчисленных «проблем» всех видов и социальных срезов нет ни одной, которая занимала оы так мало места и была бы столь же бестолково запутана, как проблема о рабочем... Поражает прежде всего разрыв между фактами исторической жизни Европы и их отражением в художественной литературе. Революции, перевороты и эконо- мические кризисы сопровождали путь политико-социального с т а н о в л е н и я буржуазии, как господствующего класса; забастовки, стачки, спорадические бунты и уличные демонстрации сотрясали систему капиталистической эксплоатации проле- тариата. А в художеств^шой литературе все эти процессы огромной значимости едва находили какое-то неполное и наивное отражение, снижались под пером даже наиболее талантливых и чутких писателей до бытописания «бедняков», до оскорби- тельного «жаления» несчастных, «обиженных судьбой», или искажались до уродлй- вых схем, в которых рабочий изображался «существом низшей породы>, черной костью, темным, непросвещенным «человеком зверем», доведенным нищетой до отупения... Что это—«епонимание, недооценка или слепота наиболее «зрячих» в бур- жуазном обществе? Отчасти, конечно, и слепота, и недооценка, и непонимание, но главным обра- зом—«социальный заказ». Как античный мир инстинктивно боялся рабов, так и бур- жуазное общество XIX века с величайшей опаской подходило к вопросу—можно ли говорить в литературе о нищете и угнетении без сантиментальностей и покровитель- ственного превосходства? Да и кто мог говорить иначе? В самой писательской сре- де не было однородного отношения к этой сложной и потому весьма трудной проб- леме. От Руссо до Бабефа и Бланки, от Вольтера и до О. Конта зыбились линии за- путанных социальных воззрений, одним казалось, что противоречия жизни не носят характера классового антагонизма, а являются просто результатом случайно нерав- номерного распределения богатств, и «бедные» могут служить столь же актуальной темой для бытописания, как и богатые. Никакой особой «социальной» проблемы они здесь не видели. Воспитанные на принципах индивидуалистического гуманизма писатели в большинстве случаев видели в жизни пролетариев материал для «общече- ловеческих» и этических оценок текущей действительности. Отсюда и их «гуманное» отношение «жаленчя», снисходительного и покровительственного сочувствия, рассчи- танного на пробуждение в читателях «добрых чувств» к «униженным и оби- женным»... Другие, сами выходившие из недр «неимущих классов», лучше понимали его великое значение, но, подчиняясь традиции, и отрываясь от своего класса идеологи- чески, избегали в литературе таких выступлений, которые вызвали бы скандал, навлекли бы на их головы громы «хозяев» жизни.