Сибирские огни, 1930, № 4

рывы улицы, за ноля, за взлохмоченные, поросшие лесом хребты. В прошлое унесся ненадолго Андрей Фомич. И из этого прошлого пришло к нему 1 такое, от чего он смор- щился и беспокойно завозился на кресле. В этот смутный вечер, когда осень тревожила своим скорым приходом и подавала знав за знаком, Андрею Фомичу вспомнились женщины, с которыми он в былые дни встречался, с которыми он был близок. Были разные женщины. Была порывистая, не- поседливая, скорее боевой товарищ на гражданском фронте, чем жена или любовница. И встреча с нею в прошлом была такой обычной, и так обычно и просто было расста- вание с нею. Потом пришла другая. У той было много слез, и любовь, которую она да- вала ему, Андрею Фомичу, была затоплена, смята, испорчена этими слезами. Были дру- гие женщины. Многие. Они приходили в жизнь внезапно и уходили, оставляя досадли- вый, горький след. Одна захотела связать Андрея Фомича крепко-на-крепко, и когда у них родился ребенок, подумала, что, наконец-то, Андрей Фомич связан прочно и на- долго. И были потом жалки ее скорбь и ее слезы, не столько из-за смерти девочки, но из-за того, что путы, которыми, как ей казалось, она" связала Андрея Фомича, пор- вались. У сильного, крепкого Андрея Фомича к тридцати двум годам накопилось много встреч с женщинами. II только здесь, на этой фабрйсе, он еще сдерживал себя и не за- водил связей с ними. Работа, в которую он ушел здесь сразу же, вав тольво приехал, взяла его целивом. Невогда было подумать о чем-нибудь постороннем, некогда было подумать о самом себе. Дни шли в горячей сутолове. И ночи после этих дней спусвались свинцовые: сон был крепов и непробуден. И то, что он сейчас в одиночестве, пустым и примолкнувшим вечером, вместо того, чтобы работать, думает о постороннем, о пустяках, показалось Андрею Фомичу немного зазорным и стыдным. Но не думать о постороннем, об этих пустяках он не мог. Мысли ползли вкрадчиво, вероломно и упорно. Никто не звал их, а они лезли, наплыва- ли, росли. — «Видно, кровь бунтует!»—подумал Андрей Фомич и отодвинулся от стола. Память упорно выхватила из тишины, из неспокойного затишья вечера живую де- вушку: Федосью. И девушка эта становилась все желанней и желанней. Кругом было тихо. Поздний вечер развернулся широко и мягко. Поздний вечер кутался в сторожкую, зябкую тишину. Андрей Фомич прислушался. Всюду было без- молвно, и глухою пустынностью веяло от этого безмолвия. Только за стеной, где дав- но растаяла рабочая сутолова, кто-то тихо всхрапывал. Андрей Фомич знал, что это сто- рож Власыч борется со сном и вспомнил, что пора уходить домой. Когда Андрей Фомич вышел из конторы на улицу, над поселком, над фабривой уже расвидывалось ночное звездное небо. Звезд было много и они мерцали не по-летне- му. Они висели в темном, глубовом небе неподвижно и, вазалось, источали. вместе с «песком тонвий холод. С реви тянуло острой сыростью. Андрей Фомич быстро дошел до своей квартиры, воторая находилась рядом с конторой, и увидел свет в окнах. Этот свет напомнил ему, что там находится приезжий из города товарищ, партийка, которой он" уступил на-время одну из своих комнат. — «Не спит еще!»—сообразил Андрей Фомич и почувствовал усталость: при- дется, пожалуй, теперь беседовать еще часа два с нею, и все о том же, о чем так мно- го переговорено уже на всяких совещаниях, заседаниях и собраниях! Он поднялся к себе и тихо прошел мимо комнаты, где остановилась женщина. Та услышала его приход и из-за двери мягко спросила: — Вернулся, товарищ Широких? Погоди, я сейчас выйду к тебе. — Выходи!—согласился Андрей Фомич, подавляя усталый вздох. Степенная, тихая женщина, которая утром навела холод на ребят из бюро ячей- ки, скоро вышла, застегивая на ходу воротник широкой блузы и подсела к Андрею Фо- мичу. Он сел в угол дивана и врепво прижался в мягвой С1шнве. Жешцина завурила па- пиросу и, затянувшись несвольво раз, следя за дымом, сказала: