Сибирские огни, 1930, № 4

И он об'яснял себе ее тем, что другие относятся к ЖИЗНИ СЛИШКОМ легко и легкомыслен- но, не так, как он сам. Своей тревогою он ни с кем не делился. Но однажды у него прорвалось наружу наболевшее. Он столкнулся с сыном Николаем после работы возле дома. — Здравствуй, сынок!-—ехидно и насмешливо остановил он того.—В одном двору живем, быдто и не чужие, а выходит—я тебя цельную неделю не видал! — Не пришлось как-то...—об'яснил Николай, пряча от отца глаза. — Не пришлось?.. Занят, значит, по горло? Какие ж это у тебя, Николай, де- ла, окромя фабрики?.. По собраньям шляешься? — Бываю на собраньях... действительно. — € чего бы это?—зло поглумился старик.—Ранее-то не охотник ты был до собраниев... Жалованье тебе плотют за собранья, а? — Бесплатно... Зачем надсмехаешься?.. Ранее несознательный я был, оттого и ни об чем и не помышлял, кроме своей собственной выгоды. А теперь... — Теперь умнее, значит, стал? — Может, и умнее. — Где ж ты ума набрался? Николай устало вздохнул и оглянулся. Ему не хотелось продолжать этот разговор с отцом, но старик, видимо, не собирался отступать и выжидающе и задорно глядел на него. — Кто ж тебя, дурня, умником таким исделал? — Есть добрые люди...—сдерживаясь, сказал Николай.—Научили... — Научили?—деланно рассмеялся Поликанов.—Скажи, пожалуста! Полное, сле- довательно, тебе образование предоставили!.. Ишь ты!.. Ну, что ж, в скором времени, может, и партийным заделаешься? — Не знаю... Ежли примут, с удовольствием заделаюсь! — Ну....—старик! с трудом перевел дух и угрюмо сдвинул брови,—не знал я, что вырастил такого дурака!.. Это Кешке пристало в отряде своем болтаться, пионер- ском. Дак он по баловству туда лезет!.. А ты... Дурак!., одно названье—дурак!.. Николай рассердился, хотел ответить отцу дерзостью,- хотел выругаться, но сдержался. Он сообразил, что со стариком не стоит спорить, и сдвинулся с места. — Погоди!—заметив, что он хочет уходить, приказал Поликанов.—Не можешь разве уважить отца? Не торопись, поговорим! — Как же разговаривать, коли ты ругаешься? Это не разговор, а штырня! — Штырня!.. Душа у меня болит! На что ни погляжу—обо всем болит!.. От- того и ругаюсь! — Об чем же у тебя душа болит?—насторожился Николай и остался, различив в голосе отца какие-то непривычные мягкие тона.—Разве кругом совсем уж так пло- хо? Разве нет ничего хорошего? — А что же хорошее? — Ну, мало ли что. Ну, жить стало нам лучше. Чище начинаем жить... Мало ли что? По-новому работать стали... Вообще—к будущему идем... Как говорится, к со- циализму. Это не шутка! Поликанов опустил глаза и украдкой оглянулся. Сжатые сурово губы чуть-чуть дрогнули в вялой, нерешительной улыбке: — Надо бы присесть где-нибудь. Что мы с тобой на тычке разговор ведем? Ся- дем тут у ворот, а то давай в пзбу зайдем! Николай яснее различал в словах отца непривычную мягкость. Николай широко улыбнулся. — Ну, пойдем!.. Они вошли в избу. Старуха удивленно взглянула на Поликанова и на сына. У старухи закралось подозрение: неужто опять ссориться начнут? Но Павел Николаевич, не глядя на нее, хозяйственно сказал: — Раздуй-ка, мать, самоварчик!.. Чаем надо Николая угостить!..