Сибирские огни, 1930, № 4

н не подглядывал за приезжим инженером:, но он какими-то иными путями знал до- £ подлинно нее и обо всем. Задумчивый и немного растерянный вид Поликанова позабавил Э Потапа. 5 — За дирехтора, что ли, скорбишь, Павел Николаич?—захохотал он.—Жалко ж тебе, как его шпынять теперь станут?! S Поликанов неодобрительно покачал годовою: £ — Ровесник ты мне, Потаи, годов тебе не чадо, а как дите несмышленное — £ ничего не разумеешь... < — Не разумею, думаешь?—продолжая смеяться, переспросил Потап.—А я так о расчитываю, что энто в тебе, Навел Николаич, разум, тово, затуманился!.. Разве тебе < не приметно, что вот этот, начальством который посланный, ходит окончательно и впол- m не недовольный и все замечает? Не приметно тебе это?.. с — Глупости! Ерундовские глупости! Откуль ты знаешь, что он недовольный? I Об'яснял он тебе это? £ Потап поджал губы и снисходительно взглянул на Поликанова: — А у меня глаз, что ли, нету? Видать! Кажному видать, что буде теперь ч накрутка дирехтору! Вот помяни мое слово!.. 2 — Э-эх!—махнул рукою Поликанов и хотел замолчать, но не сдержался: о" — Ничего-то ты, Потап, не понимаешь и ничего-то не видишь!.. Как-раз наобо- рот! Наоборот, скажу я тебе: полное одобрение всем поступкам товарищей Широких и Карпова и всем прочим за постройку выйдет! Полное одобрение и согласие!.. Понял?.. — Выдумывай!—замахал руками Потап.—Мерещится тебе, Павел Николаич! Честное слово, мерещится!.. Поликанов досадливо сжал губы и, не ввязываясь в дальнейший спор, ушел от Потапа. В последнее время Поликанов носил в себе какую-то тревогу. Тревога, пришла к нему сразу же после того, как шальная вода сорвала плотину и остановила работу части сырьевого цеха. Эта тревога, чем дальше, тем больше разросталась в нем и тя- готила его. Украдкой, но подробно узнавал он о постройке, о туннельной печи, которая должна была заменить старые горна. Украдкой и втихомолку все вызнал он о будущей работе этой печи и о том, как она сделает ненужными старые горна, около которых прошла вся его, Поликанова, жизнь. И если раньше, в самом начале стройки и особен- но во время приезда из Москвы молодого Вавилова, у Поликанова жила надежда на то, что постройку не доведут до конца, то теперь дрогнула в нем, поколебалась эта надеж- да. И еще смутило его одно: он утерял внутреннюю, собственную веру свою в то, что етарые горна безупречны и что работа в них идет очень хорошо. Он подсчитывал брак, который давал самый лучший горн, он темнел от этих подсчетов, и, слушая толки о рационализации, о механизации производства, обо всем том, с чем, как с густыми ко- зырями, шли Широких, молодежь, новые люди,—с опаской поглядывал на горн, возле которого работал почти три десятка лет. А ко всему этому стал замечать он за последнее время, что его почти перестали слушать во время перерыва пли после работы. И стоит ему только начать рассуждать о чем-нибудь или что-нибудь критиковать, как слушатели отходили от него и делали вид, что заняты или спешат. Прежде, совсем еще недавно, он умел собирать вокруг себя терпеливых слушателей, и к каждому его слову прислушивались внимательно и жадно, особенно старые, опытные, бывалые рабочие. Правда, и раньше иногда молодежь норовила лезть с ним в спор, пыталась опровергать его рассуждения и доводы, а порою даже и подшучивать над ним. Но настоящий и дельный,—а настоящим и дельным ра- бочим Поликанов считал такого, у кого в волосах седина серебрилась и кто пролил на фабрике не мало потов,—но настоящий и дельный рабочий считался с его мнением, с его опытом, с его советом. И что-то в последнее время изменилось. Даже старые рабо- чие, и те с некотрым недоверием стали слушать его. И когда Поликанов заметил это, его охватила злобная тоска. Он не мог понять, почему все это происходит. Ему каза- лось, что все обстоит по-старому, что люди все те же и мысли, значит, должны быть прежние, старые. Он боялся отыскивать причину перемены, которая происходила кругом 4 1