Сибирские огни, 1930, № 4

У реки, над которой зябко дымилась утренняя прохлада, Степанида останови- £ лась. Плеск и движение воды напомнили ей сильнее, чем что-либо, о случившемся. Она Э прикрыла глаза и вздрогнула. С ужасом вспомнила она, как незабываемым режущим хо- 5 лодом встретила ее вода тогда, в то утро; как внутри ее что-то словно оборвалось и ж cтaлo^ нестерпимо, непереносимо душно и захотелось дико и отчаянно кричать, а мо- § гучая, непреоборимая сила захлестнула лицо, зажала рот и сдавила грудь, горло, душу. £ С ужасом вспомнила это тяжкое мгновенье Степанида и попятилась от реки, от воды. © И, отойдя от воды, она оглянулась, вздохнула. Она увидела расцветающее утро, < розовеющее от поднявшегося высоко ослепительного солнца небо, рыжеватую зелень заречных лугов, пустынную, но задумчивую строгость безмолвной улицы, чистые троп- ки, проложенные по засохшей грязи. Она увидела, она почувствовала встающий бод- к рый день. И сладкая грусть опалила ее. Сладкая тоска охватила ее, сжала, наполнила о глаза слезами. Слезы созрели и выкатились и покатились по щека*. Степанида стояла одиноко в ут]>еннем затишьи и тихо, сама того не замечая, ш плакала. _ ё Стеианидины слезы были сладки, освежающи; они как бы освобождали девушку g от ее тяжести, от бремени, которое она уже отчаялась нести. Степанидины слезы про- шлись в это предосеннее утро не от боли, не от стыда, не от страха. Она заплакала, о не понимая, может быть, сама этого, потому, что почувствовала могучую, неубиваемую потребность жить. Ту потребность, которая, казалось, после всего, что с ней случи- лось, она утратила навсегда. Теперь, плача сладкими, девичьими, почти детскими слезами, она впервые за все время с того утра, когда покушалась убить себя, ощутила желание стать такой, какой была еще недавно —- беспечной, веселой, смеющейся. И мысли о смерти пока- зались ей дикими и страшными. Слезы засохли на ее щеках. Она оглянулась. Где-то промычала корова. Где-то пропел петух, за ним другой. Где-то скрипнули ворота. Утро, жизнь начались. Степанида спохватилась, вытерла глаза и наморщила лоб. Нужно было на что-то решиться, куда-то пойти. II снова вспомнилась чужая женщина Евтихисва. Колеблясь и борясь сама с собою, Степанида пошла по поселку. Несколько раз останавливалась она и порывалась вернуться обратно. Но она шла вперед. На Базарной улице у закрытой мясной лавки она еще раз остановилась. Щеки ее раскраснелись, сле- зы снова навернулись на глаза. Готовая заплакать, стояла она и сквозь зыбучую дым- ку, застилавшую ее глаза, смотрела на домик в три окна, ставни которых были плот- но, на болты, закрыты. Она смотрела в нерешимости и в нерешительности, и стук открываемых ворот застал ее врасплох. Не успела она отойти, скрыться, как из распахнувшейся калитки вышла женщина. Женщина подошла к закрытым ставням и посмотрела в обе стороны улицы. Женщина заметила Степаниду и быстро пошла к ней. — Ай, хорошо, девушка!.. Вот отлично. Ну, пойдем, заходи в избу!.. Степанида риала ее, хотела повернуться, убежать, но глупые ноги приросли на месте и она, вместо того, чтобы, как хотела, спрятаться, порывисто кинулась к Евти- хиевой, зарылась лицом в ее плече и громко, вкусно, вволю заплакала. — Ну, ну, ладно!.. — похлопывая ее по голове, дрогнувшим голосом сказала Евтихпева. — Будет... будет, дурочка! Ничего страшного нету... Вот увидишь, все хо- рошо будет, все отлично устроится... В первое утро, когда Степанида вышла на работу в укупорочную, ей казалось, что все глядят на нее с нехорошим любопытством, осматривают ее со всех сторон и за ее спиною шушукаются, перешептываются и пересмеиваются. И оттого работала она с опущенными глазами, сбивалась, сорила зря соломой и разбила до обеда две чашки. Но никто, на самом деле, не пересмеивался и не перешептывался о ней. Женщи- ны были заняты работой, помалкивали и думали о своем, о том, что каждую из них за- шамало и тревожило. О 3 л. Свб. Огни