Сибирские огни, 1930, № 4

о. g — «Дак то—ремонт!.. — спорил он безмолвно сам с собою. —- Ремонт — это Э еще допустимо... А они, ведь, все на-прочь менять принимаются. На-ново!..». 5 Перед ним выплыло насмешливое лицо Андрея Фомича. Серые глаза взглянули на « него смело и укоризненно. — «Барахло... — звучал в его ушах уверенный, властный голос директора.— £ Барахло...». f — «Крепкий мужик» — подумал Павел Николаевич про директора, но спохва- < тился, испугался этой похвалы, даже оглянулся украдкой кругом. — «Работяга»... 0 В кухне, где возилась старуха, зазвенела самоварная труба. < — Чай готов, старик... Федосья, чай пить!.. s _ А, ну их!.. — громко сказал Поликанов, махнул рукой и пошел на зов ста- 2 1>ухи. 1 1У. Земля пообсохла, вода в реке посветлела, тучи уползли за хребты, и небо стало ц как-будто выше и бездонней. В высоком небе нопрежнему, как неделю назад, горячо 2 зажглось солнце. И вернулись жаркие солнечные дни. о Значит, преждевременно пугали тучи и ненастье осенью. Вернулись горячие полуденные часы. Зазыблилось, заклубилось синеватое маре- У во над полями. Как едкий, надоедливый дым, закружились налетевшие из зарослей, из сырых чащоб тучи мошкары и комарья. Узенькие протопочки, глубокие тропинки змейками пролегли по грязным вязким улицам. По краям высыхающих маслянистых луж проступила зеленая плесень. По утрам над рекою чаще, чем прежде, стали перелетать дикие утки. Они лета- ли в предчувствии скорого отлета на юг. В тихие утренние часы, когда тени были еще смутные и переменчивые, когда солнце светило сбоку, из-за леса, из-за хребтов, их полет был безмятежен и нетороплив. И кряканье и свист летящих уток звучали тогда особенно четко и громко. По утрам бывало зябко н прохладно. Люди, выходя из комнат, только-что оста- вив нагретые постели, поеживались и кутались в платье. Острый ветер дул с реки и приносил назойливый холодок. Кутаясь в полушалок, вышла ранним утром Стенанида из больницы. Ее выпи- сали еще с вечера, но она упросилась переночевать. И теперь, ранней порою, торопи- лась она к реке, норовя пройти по поселку, пока не проснулись люди. Ей было страшно и стыдно возвращаться домой. Мать, дважды навестившая ее в больнице, вздыхала и причитала, и Степанида по этим вздохам и причитаниям поняла, что отед бушует и гро- зится расправиться с нею круто и сурово. — Ошалел старик... совсем ошалел!.. — плаксиво жаловалась мать. — Не знай, как ты, Стешка, и домой-то покажешься... Степанида не знала, не ведала, как она вернется домой, в деревню. У нее было пусто на душе. За эти дни лежанья в больнице она боялась о чем-либо думать. Она бы- ла беспомощна и слаба, как ребенок, I I она не знала, что ее ждет впереди. На-днях к ней в больницу пришла незнакомая работница, Пришла, обошлаеь ласково и просто, как хорошая приятельница^ как друг. Но Степанида сжалась, скры- лась от этой работницы, не приняла чужой дружбы. Работница посидела возле нее и потом, уходя, сказала: — Слушай, девушка, ты когда выйдешь отсюда, приходи ко мне. Приходи. Мое фамилие Евтихиева, Дарья. А адрес: на Базарной улице, возле мясной лавки... Не забудь. Степанида почти решила, что она не пойдет к этой женщине. Почему-то от жи- вого и теплого участия Евтихиевой ей сделалось до боли совестно. Почему-то именно участие чужой женщины, чужого человека сильнее, чем насмешки и попреки, которых она страшилась, обожгло ее оетрым колючим стыдом. I I жесткий и колючий стыд этот охватил ее в это утро, когда она ушла из боль- ницы и ступала по безлюдной, тихой, как-то празднично просторной и светлой улице. Она не знала, куда пойти. Но одно, как ей казалось, твердо чувствовала, что не пой- дет к этой женщине так же, как не сможет пойти домой.