Сибирские огни, 1930, № 4

последние ее пузырьки. Бока отяжелевших бутылок приняли на себя желтую этикетку. В корзины, с сытым звоном, погружается очередная партия пива. Во дворе, у широко раскрытой двери,—под цветными дугами «Мартовское пи- во»,—дремлют широкогрудые, раскормленные битюги. Из ворот выезжают погромыхи- вающие обозы. Над головой у Эммы стеклянно позванивает ползущий круг. Человеческие голо- са звучат напряженно. — У нас высокая ставка? Шестьдесят пять рублей, подумаешь! Любая бело- швейка заработает больше!—кричит толстая купорщица. Ее розовое, добродетельное ЛРЦО усеяно крупными каплями пота. — У белошвейки, небось, не болят ноги!—откликаются огорченные голоса. — Мокреть,-—по брюхо стоишь! — Самое грязное дело! — И все по секундам. Ей-богу, до машин было куда лучше. — Забыли, как безработными сидеть? Давно зубами не щелкали?—врывается вдруг низкий, насмешливый голос.—Сидеть бы вам дома да есть пироги! Нашлись тоже! Все торопливо оглянулись на конторку мастера,—не услышал ли? Но мастера там не было. Он скрывался и вновь возникал так неожиданно и бесшумно, будто его ноги были сделаны из ваты. — Не ори!—строго сказала купорщица, все еще оглядываясь по сторонам, будто мастер мог вылезть из машины. — Сама не ори, хвороба! Ишь, телеса-то распустила! — Будет те, Анютка. Разливальщица Анютка Клыкова, сердито оскалив зубы, оглянулась на подруг. У ней было приплюснутое, монгольское лицо, на котором одни только глаза выпуклы, беспокойны и наглы. Не переставая насаживать бутылки, Анютка пригнулась к резервуару и длинно выругалась. Ее лицо осталось бесстрастным, но глаза выкатились и почти оторвались от век. — Бабы, а бабы! Она—пьяная!—прервал ее звонкий голос. Мастера все еще не было. По цеху пробежал озорной шумок. У Анюткиного аппарата выросла краснощекая Мариська. Солидная обоемка ловко выпросталась из-за широких складок юбки. — АнюткаМвово сорту насыпь-ка! — Анютка!—кричали со всех сторон,—угости ее, чтобы лежа шатало! — Не скупись, Анютка, не куплено! Обоемка уже приникла к трубочке резервуара. Мариська погрузила в пену жад- ные губы. Все следили, как в обоемке. волнуясь, убывала жидкость. Мариська, запро- кинув голову, вытянула последний глоток. — У этой—брюхо! Бутылка сразу! — Не-е... полторы, без малого. — По-нашенски. — Гляди, не лопни, эй! — Девчата, Мариська, как не»стыдно? Входная дверь осторожно хлопнула. Шум умолк сразу, как подрезанный. Ма- риська, шлепая сапогами, пробралась на свое место. Эмма нагрузила ящик до верху и вцепилась в углы, пробуя поднять. Протащила шаг-два и с размаху грохнула на пол. , На не/, обернулось худенькое, серьезное лицо девушки, только-что стыдившей Мариську. — Ку-уда?—удивленно крикнула она.—Надорвесси, глупая! Обожди, я скричу Кирюшу. Он у нае тяжести таскает. А ты иди сюда, ко мне: мастер приказал на ершах тебя обучить. Как кличут тебя? — Шахова. -— А меня—Коноплева.