Сибирские огни, 1930, № 4

< ХХУ. Собираясь на работу', Эмма тщательно прикрылась платочком; ее белокурые ло- коны знал весь город. £ Привратник не узнал ее. Он сунул в ее руки круглую жестянку, номер 127, и £ показал на распахнутые двери цеха. Она растерянно опустила жестянку в карман. Привратник сладко зевнул: < — Новенькая, што ль? Ступай, получи прозодежду. Грамотная? £ — Да. g; — Распишесся там-от, в складе. ^ Эмме выдали просторный халат, карманы его пришлись почти на коленях. Са- I ноги пронзительно пахли дегтем и были ей велики, но сказать об этом она побоялась. Во дворе ей встретился Шульга. Она испуганно от него шарахнулась. Но Шульга стремительно прошагал мимо, не обратив на нее никакого внимания. Тогда Эмма сообразила, что косынка, халат и сапоги сделали ее одинаковой со всеми. Чернорабочая номер 127! Еще в коридоре Эмму поразило обилие хмельных запахов. Ей припомнилась уют- ная пивная «номер первый», где она любила посидеть за столиком. Там тоже пахло пи- вом. Но там был тончайший аромат,- -только намек и безмолвное приглашение. Здесь же запах пива был густ, груб, откровенен. Коридор почти до потолка был уставлен пивными корзинами. Корзины лежали на боку и из каждого гнезда на Эмму уставился темный глаз опустошенной бутылки. Переступив порог цеха, Эмма остановилась. Порывистый, стеклянный шум, плеск воды, ритмическое постукивание невидимой машины, бесцеремонные голоса, звон разбиваемых бутылок—оглушили ее. Люди стояли и сидели в два ряда. В их руках метались и сверкали глянцевые бока бутылок. Здесь царили вода и стекло. На мокром полу испускала свой прощальный блеск груда разбитых бутылок. — Сторони-ись!—крикнули Эмме в самое ухо. Мимо нее, покачиваясь, про- ползла громада позвякивающих корзин. — К нам? Работать?—крикнули ей в другое ухо. Обернувшись, она уЬидела толстое, любопытное лицо работницы. — Да, да,—обрадовалась Эмма,—скажите, пожалуйста... — Ступай к мастеру,—вон он!—перебила ее толстушка и промчалась мимо. Голый череп мастера был склонен над бумагами. На Эмму поднялось острое, морщинистое личико, оседланное огромными очками. Прочитав фамилию новой работ- ницы, мастер уставился на Эмму в каком-то странном раздумьи. — Шахова?—переспросил он, по-крысиному шевеля рыжими усиками.—Что значит «черная работа»? У нас нет черной работы: людей достаточно. Я вас ставлю на ерши. Эмме было приказано подобрать брак. Руки ее, одетые в резиновые перчатки, потеряли обычную чувствительность. Ползая по иолу, Эмма сгребала мокрые осколки. Она видела огромные, разбухшие от сырости, сапоги женщин. Сапоги стояли в лужах воды, грузные, как подножья статуй. Движения в цехе были тщательно расчитаны. Че- ловек, бешено работая руками, оставался неподвижным. Было поразительно беспрестанное, утробное бульканье бутылок, погружаемых в воду. Бутылка приходит в цех грязная, с полуоторванной этикеткой и горькими остат- ками нива. Здесь она моется, чистится, спринцуется. Влажную, блистающую, ее вты- кают в ленту транспортера, горлышком вниз. Разливал&цица торопливо опорожняет очередное гнездо транспортера. Темные твердые губы бутылки припадают к трубке резервуара и, насытившись, отрываются, увенчанные плотной шапкой пены. С тяжелым лязгом падает палец купорочной машины, несущий на своем конце пробку. Пена разбрызгана. Вокруг заткнутого горлышка, бутылки лопаются и вянут