Сибирские огни, 1930, № 4

— Ваня Бабкин тут вмешался. Он успоряет, будто во «внучку» плохие дрожжи были пущены. А чан тут не при чем. Чуешь? Какой тут чан, подумай! За свое родное дитя злость на тебе вымещает, больше ничего. Заварил ты бузу, Пашка! Ну, пиши. — Нет! Обожди!—-остановила она его, внезапно возбуждаясь.—Какая это есть наука,—-хи-мея! Ваня-то нам сказывал: возьму, говорит, любой напиток, ну, молоко, положим. И моментально, говорит, разложу его на части. Как струб, например, можно по бревнышку разнести. И таким образом, говорит, узнаю, что в этом напитке,—в мо- локе,—есть из вымя, а что в ущерб. Ват наука! И вижу, говорит, как свои пять паль- цев: в том сусле именно из-за дрожжей остановка произошла! Ну, ладно, пиши... ... Дверь кабинета распахнулась немножко более поспешно, чем это сделал бы Шульга или кто-нибудь из служащих. Послышались легкие шаги. Крафт поднял голову. Внезапная желтая бледность и судорожное движение губ выдали его волнение. К столу приближалась улыбающаяся Эмма, в белом платье, знакомом ему до последней скла- дочки. — Здравствуйте. Мы... давно не виделись,—сказала она со своей обычной ми- лой развязностью. — Да, да. Садитесь,—ответил он, с трудом сдерживая улыбку. Может быть, ничего не случилось? Не пришла ли Эмма поздравить его с «доб- рым утром»? Не расстались ли они только вчера? — Я пришла по делу,—торопливо сказала Эмма, словно угадывая мысли отца. Глаза Крафта мгновенно потускнели. Он выпрямился и, выжидающе склонил го- лову на бок. — Я слушаю. Ее взгляд задержался на его крахмальной сорочке, потом сполз на заваленный бумагами стол. Тогда Крафт принялся открыто и жадно ее рассматривать. — Я люблю... мой мотоцикл,—тихо, запинаясь, сказала она,—Я ужасно давно не каталась. Ее похудевшее лицо было напудрено. Эмма пудрится! И притом—дешевой, кру- пичатой пудрой, которую употребляют бедные женщины. И у нее, как у них, лицо ка- жется осыпанным простой мукой. — Я прошу... отдать мне мой мотоцикл,—Эмма улыбнулась и сделала вид, что интересуется диаграммой. «Маленькая женщина научилась лгать и разыгрывать веселое настроение»— подумал Крафт. Он овладел собой и теперь наливался ядовитым спокойствием. — К сожалению, эта просьба невыполнима. Отдать мотоцикл? Но он—един- ственная вещь, напоминающая мне о моей дочери. Улыбка, слетела с ее лица. Она опустила голову и слушала отца сгорбившись. Она никогда раньше не горбилась. Крафт заметил, что ее платье нечисто выстирано и помято. — Я прекрасно осведомлен о вашем положении,—голос Крафта стал скрипучим н неживым. Так он разговаривал дома, с прислугой.—Когда нечего кушать, на мото- цикле не катаются. Что я могу вам предложить? Он отодвинул груду бумаг и сосредоточенно осмотрел свои розовые ногти. — Я мог бы принять вас на мой завод в качестве работницы. Бедные люди не должны иметь гордости, не так ли? Но у вас нет никакой квалификации. Он бросил искусанную папиросу. — Впрочем, вы можете начать с черной работы. Я пишу талон? — Подождите. Я подумаю. — В таком случае придите через два дня. Эмма вспомнила о корзиночке, которую она оставила у привратника. Сегодня на обед бабуся будет варить требуху. Она никогда не видела требухи,—должно-быть это что-то отвратительное! — Нет, нет!—испуганно крикнула Эмма.—Пишите. Я уже подумала.