Сибирские огни, 1930, № 4

сомолец? о Павел лежал, не поднимая глад. Впервые за всю сумбурную неделю гулянки эн Si почувствовал острый, трезвый стыд. Это было почти физическое ощущение. Он хотел э " бь; убежать или раствориться под одеялам. х — Меня человек завел. Пристал, как банный лист. Ей-богу. Вихрастый такой. — Ерунду порешь, — отмахнулась Очкасова, — не дите, в самом деле. Сам се- бя хорошо заведешь. — Нет, понимаешь? Я к Клюкину пошел, а он говорит «на законных основани- ях уволили»! Тоже, хорош! — Клюкин—дрянцо. О нем речь особо,—вспылила Очкасова.—А ты что? Мо- локосос? Что тебе,—нет ячейки, нет райкома? Вот бы тебя в подпольщину. Как чует., так и за угол! — Ну, уж ты! Очкасова закурила-новую лалиросу и сердито отбросила спичку. —, Что же ты, еловая твоя башка, в пивной удумал на хозяина расправы искать? С ним надо умеючи бороться. Хочешь знать, так у нас на заводе та же подпольщина. Не за себя, дуралей, бороться надо, а за нас, за всех. Нельзя допускать такого, чтобы капиталист был умнее нас. Может, завтра Зайцева вышибут? Что же, ему тоже в пив- ную идти? Эмма на цыпочках проскользнула за занавеску, где стояла бабусина кровать. Павел слышал, как скрипнула корзина. Эмма одевалась. — Ты куда?—угрюмо крикнул Павел. — На базар,—тихо отозвалась Эмма. — Ну, как ты с ней?—сразу перешла, на шолот Очкасова. И Павел увидел,— совсем близко, у своего лица,.—ее круглые, ласковые глаза, — Не поймешь ее,—шепнул он,—ходит, как задавленная. Молчит. Он спрятал повлажневшие глаза, его крупные губы вздрогнули. -— Веселого мало, тетя Лиза. — Может, забеременела?—пытливо посмотрела на него Очкасова. -— Н-нет... Н-не знаю. Шуршанье за занавеской прекратилось. Павел взглянул туда испуганно. — Эх, робятишки! Право, робятишки!—не то сердито, не то ласково пробормота- ла Очкасова. — Чего же теперь делать-то, Лизавета Григорьевна?—все еще шопотом спро- сил Павел. Очкасова встала. — Надевай штаны, я отвернусь. Через комнату торопливо прошла Эмма. — А похудела твоя девка,—сказала Очкасова, заглядывая в окно.—Неужели это она всерьез с тобой-то? Вот случай! В чужое стойло попала да так и осталась. От сладкого-то житья? Павел возился молча. — Ну, готов?—обернулась Очкасова.—Бери бумагу. Заявление надо писать в суд. Ты, елова башка, не сообразил того, что увольнять тебя нету законного права. Ведь ты—выборное лицо, цеховой делегат? Колдоговора не знаешь? Садись, пиши. Она прошлась по комнате чему-то улыбаясь. 9 — Бог с тобой! — испугалась Ершиха. — Такие деньги!.. 5 — Честное слово, продам! — уже с порога крикнула Эмма. Глаза ее налились с слегами. — Вот увидите! к Павел все еще лежал в постели. Очкасова поминутно стряхивала пепел прямо на * одеяло. Ее курносое, малокровное лицо выражало крайнюю досаду. о — Пьешь? Способие-то пропил, малохольный? — отчитывала она Павла. -— j Йшь, телок. Его ПО губам шлепнули, а он только облизнулся. Какой же ты есть ком- < а>