Сибирские огни, 1930, № 4

книгу «Огонь» в лицо опьяневшему от крови обществу. Великая заслуга этой кни- ги не в том, что она дала потрясающие картины страданий и смертей воинов на по- ? лях сражений, а в подчеркнутом и упорном напоминании о классовом составе ар- £ мий, о той потенциальной революционной силе, которая направлена не по тому пу- J ти, какой ей диктуют служба и «закон». Призыв к революции, к организованному ис- " пользованию сил пролетариата и крестьянства разных стран, наряженных в солдат- з ские шинели, искусственно разделенных на «вражеские» станы, но не переставших с от этого быть единым классом трудящихся, прозвучал в этой книге, открывшей до- ;3 рогу множеству других книг, в большей или меньшей (;тепенй выражавших те же = мысли и настроения на всех языках и на всех «фронтах»... В то же самое время Ев- с ропа шла по пути революции, неизбежность которой прекрасно осознавали не только £ будущие ее вожди, но сама масса солдат—рабочих и крестьян. Вопрос сводился к •> т ом^ лишь, где, как и в какой момент вспыхнет первый сноп огня восстаний. И р когда это случилось в царской России, выбывшей из «союза» после Октября, воп- о рос о литературном подходе к фактам был предрешен. Русская революция, начинай L с Октябрьского переворота, пошла по страницам большинства европейских и амери- капских произведений, обсуждавших темы социальных отношений, как они сложи- с лись в эти исключительно бурные годы... Пролетарская революция, гражданская * война, героическая борьба нищего, голодного, полузамерзшего пролетариата с оз- веревшими от ярости, обанкротившимися империалистами были факторами настоль- s ко яркими и небывалыми среди использованных и затертых тем, что они должны с были положить свой отпечаток на литературы всего мира, тем более, что вся Европа Ч сама кипела в котле противоречий, революционных вспышек, экономических кризи- й сов, социальных крахов и великого бреда «переоценок» всего старья... В этой совершенно фантастической сумятице социальных сцеплений и умо- настроений, фактов и их отражений в литературе европейские писатели-интеллиген- £ ты разделились на два явственно определимых лагеря: в одном господствовали пани- > ческие настроения, культивировалась мистика, поднимались психологические пробле- мы, питались фантастика и романтика «уходов», зацвели исторические темы и об'я- вились упадочные «искания», в духе Шпенглера; в другом подыскивался новый угол а зрения для литературного преломления социальной проблематики, питавшейся непо- средственно из событий текущего дня. Но в том и другом произошла передвижка стрелки: пролетариат, как активная общественная сила, властно вступил на стра- ницы художественных произведений и окрашивал одним фактом своей историче- ской роли оценки и взгляды мастеров от литературы. В Германии тематика послевоенного периода получила отчетливую печать ин- тересов рабочего класса и революции. Самая динамическая часть немецкой литера- туры этого периода отражает жизнь под углом зрения требований революции и ее победителя—рабочего класса. Если «9-ое ноября» Б. Келлермана больше походит на импрессионистскую хронику событий, отраженных в сознании генерала и верхних слоев берлинского об-ва, а «Красное море» Клары Фибиг окрашено присущей мелко- журжуазной идеологией, то такие романы, как «Жертва» Даудистеля или «Красная неделя» Франца Юнга, отмечены значительно более четкой установкой на пролетар- скую оценку событий. Даудистель делает из повести о судьбе матроса Гейнриха во время войны и революции целую эпопею героической эпохи с равномерным рас- пределением всех ролей, какие выпали на долю ее участников. Предательство со- циал-демократии, как и звериная злоба буржуазии, освещены с такой же эпической обстоятельностью, как и военный режим концентрационных лагерей, куда ссылали заподозренных в бунтарстве солдат. Франц Юнг—эпик небольшого масштаба, но его зарисовки ценны своей необычайной документальностью. Отброшенный революцией от интеллигентской литературной кружковщины, он бросился в гущу революцион- ных настроений пролетариата, изучил его быт, познал стремления и стал одним из его честных бытописателей. Стремлением к символическим обобщениям тех же тем о революционном рабочем отмечено творчество Э. Толлера, избравшего форму дра- мы, как наиболее суггестивную. Необычайной по материалу, но созданной с боль- шим под'емом оказалась повесть А. Петцольда «Огненный путь», в которой автор рассказывает о русской революции, которую он имел возможность наблюдать, при- нимая в ней участие во время его пребывания в западных губерниях СССР. Но среди всех романов на революционно-пролетарские темы занимает особое .место «Льюизит» Иоганна Бехера. Это произведение не только удовлетворяет тре- бованиям классовой идеологии, но и обнаруживает большое мастерство автора. Бе- хер не идет избитыми путями, он оригинален в композиции и приемах повествова- ния. Пользуясь каждым сюжетным положением, чтобы показать события в освещении классовой оценки, он придает рисуемым фигурам необычайную выпуклость, созда- вая типы большой социальной значимости. Фабулой романа является путь пролета- риата к осуществлению своей диктатуры. События и бои за социалистическую ре- волюцию рисуются при этом не в утопических тона.(, а вполне реалистически. Бе- хер просто продолжает в будущее развертывание эмпирического революционного материала без всякой фантастики по канве коммунистической программы. К тому же приему прибег и А. Барта в своем романе «Чудесная история», упоминавшемся