Сибирские огни, 1930, № 2

Их просьба о помощи была такой горячей, что я думаю: почему бы не прода- вать небольшую часть белых шкурок на месте, вместо того, чтобы везти их вокруг спета? Все равно, ведь, они предназначаются для таких же недалеких женщин; но я говорю, чтобы поразить воображение южан: — Русские женщины отказались носить дорогие меха, чтобы купить больше машин для нашей страны. Мы продаем меха богатым людям. Зачем же вы тратите на них свои деньги? Маленький араб вздыхает. — Фокс, фокс... для моей лэди. Она мне тогда обещала... Ямаец Джон заслоняет дверь кубрика. — йистер Вивиэн, — говорит он. — Вас ждут к вечернему чаю... Палуба «Сингльтона» пахла сибирской хвойной тайгой, — она была загружена металлическими бочками с пихтовым маслом. Пихтовое масло гонится, главным образом, в Ачинском округе, на маленьких кустарных заводиках, из пихтовых веток. На химических заводах Европы из этих де- шевых сибирских веток делают драгоценную камфару. Я шел, проваливаясь между бочками. Мы должны были выйти в '2 часа ночи. Электрического света на «Сингльтоне» еще не было. Свет полагался только в пути. Кают-компания находилась в корме, круглой и широкой, как у большинства «мерчантмэнов». Сзади, на этих кормах, пишут названия пароходов и порт приписки: Лондон, Ливерпуль, Осло... Кают-компания выходила своими иллюминаторами на па- лубу, покрытую бочками, но чтобы попасть в помещение, надо было подняться сперва на кормовую надстройку, и затем спуститься вниз по трапу, устроенному в центре и защищенному высоким, в рост человека, козырьком. Сухопутный житель ощущает в таких случаях, будто он спускается в дом через трубу. В кают-компании горела керосиновая лампа, освещавшая темно-зеленое сукно стола, темно-зеленую обивку и гардины. Переборки и мебель отличались приятным темно-красным лаком. Уголь горел в чугунном камине, с экраном из зеленых израсцов. Над нпм — узкое зеркало, медные безделушки и панорамная фотография Карской экспедиции в Харштадте. Словом, м-р Джонс не пожалел нескольких добрых фунтов для поддержания престижа господ офицеров, командующих населением кубрика. Вечерний чай оказался своего рода привилегией. Он полагался только капита- ну корабля. Теперь чайная привилегия распространялась на капитана Черткова, на- чальника всего отряда морских судов, во главе которых должен был идти «Сингль- тон», и на меня. Таков был поэтический закон гостеприимства и не менее поэтический валютный расчет. Капитан Дэвис и Димитрий Тимофеевич Чертков переговаривались с помощью существительных и глаголов в неопределенном наклонении. Капитан Чертков под- тверждал свои слова энергичным жестами. Англичане понимали его отлично. — Туман, — сказал капитан Чертков. -— Да, туман, — подтвердил капитан Дэвис. — Будем ждать завтра. — Олл-райт, завтра. Стюарт, тощий и проворный старик, подал чай с молоком и тощими кусочками кэкса. Начался обычный разговор. Англичане показали фотографии своих семейств г своих домов. Даже стюарт оказался владельцем домика, с цветными клумбами перед крыльцом и прочим благополучием. Затем появилась шахматная доска. Я обыграл, по- очереди, капитана и стюарта, прежнего шахматного чемпиона на Сингльтоне. Я играю посредственно, но англичане поражены моим искусством. — Русские хорошие игроки, — говорит капитан так озабоченно, словно он ду- мает вовсе не о шахматах. — Доброй ночи. Моя койка — узкий диван в каюте капитана Черткова. — Ложитесь, пока тепло, — предупреждает Димитрий Тимофеевич.