Сибирские огни, 1930, № 2

схвати его. И вот, чугь ис все село на Дурсина восстало, — катись и катись он к чортовой маме, — опомниться не дали —• выкурили. Так было месяц назад. А за месяц этот много воды утекло. .Сейчас в светлой, чисто-чисто вымытой избе стоит большой белой жести ушат. Старшая коровница, она же сельорг, черпая из ушата парное молоко, наделяет хозяек. Колхозное молоко от тридцати шести обобществленных коров. Группа любопытствующих женщин толка- лась здесь же, иные расселись по подоконникам, иные прямо на полу, на корточках, привалившись спиной к стене. Другая группа в очереди за молоком. • • Сидя на березовом полене, пожилая крестьянка критически наблюдает очередь. Другая, тоже немолодая женщина, по неизжитой еще привычке поучать, покрови- тельственно говорит молодой коровнице: — Ты, милая моя, — знай: в которой стайке в первый раз подоила — в той и дой. Выло ясно, что эта женщина уже пошла на уступку новым порядкам. — Вот, бабы, — говорила вторая, — гневались мы на то, что у нас не сразу у всех коров отбирают, никому первому не хотелось корову свою передать, а вон в Бусовой этак-то сделали, да сколь скота перепортили — и... страсть! Скот-то в кучу собрали, а разместить и негде — дворов нехватает, натискали их, как сельдей в бочку, — на коров парш пошла, а кто виноват? Иу-у, — подхватила третья хозяйка: наши 36 коровушек живут, как лебеди белые, чистые, гладкие да сытые. У меня теперь душа на месте, а то как повели мою беляну со двора — меня от злости аж заколотило. Подступаю к погон- щику, к самой морде: анафема, говорю, почему у одних берете, у других пет? Берите у всех —• отпущу без слова! Ведь вот дурь какая на меня нашла! , — Паш председатель Коренев помаленьку, снодтиху дворы налаживает, потом уже наготово переводит. Башковатый! Выступила пожилая коровница: — Да ведь уже ходим-то за коровами да телятами — за своими детьми, так не ходили.... моем, кормим до сыта, но чтобы не перекормить — по весу корм отпус- кают да но часам. —• Ой, бабы, что смеху было, — неребила молодая, цветущая здоровьем, ко- ровница. — Подоила это я 11 коров, и в глазах у меня замелькало, а тут вдруг председатель наш с чужим мужиком вошел, кивает мне на него и говорит: «Это из города рабочая бригада». Я это кинулась двенадцатую корову доить — нет молока. Уж я вымя-то ей трясла-трясла, нет и нет молока. А Нюрка мне и говорит: да ведь ты телку Макашовскую доишь. Как тут бригада захохотала да мне: ты, говорит, гражданка, попробуй бычка подоить — не окажется ли молоко. Канаиха. хозяйка из зажиточных, стоит с каменным лицом, сердитая на весь мир. Гордой Канаихе не по нраву стоять • в очереди за двумя литрами молока, когда ее Красуля и Пеструха ведерницы. И хотя молока ей достаточно, тем не менее она в сердцах подставляет кувшин, рывком хватает молоко и уходит, не проронив ни слова. —• Уруслива Канаиха, — произносит наблюдательная сибирячка, сидя па полене. Черноглазая девчонка, любопытствуя, свесила над ушатом голову: «Эва, сколько молочища — море разливное». Соседка сильно потянула девчонку за кон- чик платка: «Вылазь, вылазь-ка из ушата — соплей в молоко напустишь». Скрипнула дверь и к хвосту очереди прилепилась женщина в темном. Лицо свое она старательно прятала от любопытствующих. — Ветлугаиха! — кивнула на вошедшую пожилая женщина. Ой, как совестно от людей Ветлугаихе! Промахнулась на старости лет. Жалела паука Дурсина, на которого всю жизнь работая, разутые-раздетые, голодные жили, — и ругала колхоз, который теперь поит и кормит. Дочь на постоянную работу мыт- ницей определили — жалованье пойдет и, как самым беднякам, назначено им сухое теплое помещение в первую очередь. 11 это будет. Будет и другое светлое, как есть вот тут у груди прижатая криночка с чудесным свежим молоком.'