Сибирские огни, 1930, № 2

— Дальше... Борисов Кирилл, батрак, в союзе состоит! — хрипло, выкри- кивал председатель. Г о л о с а . — Будет ли работать? Ленивый. Он, поди, думает, калачами его кормить будут и жалованье положат, а работать не надо. Ж е н с к и й г о л о с . — Товарищи, он у Канаихи заплот починял — 10 руб. с нее содрал за день. Провалиться •— не вру! Г о л о с а . — Заплакала за кулака. С Канаихи содрал — умно сделал — Канаиха, чем не кулак? Д р у г а я ж е н щ и н а . — Нам он хлеб убирать пособлял, когда Игнат нага хворый был — так ни чо — парень совестливый, плохого не заметили. — Какой разговор! — загремел Петр Додонов. — Этак батраков сортировать будем, так и на кулаков да на их подпевал времени не останется. Батрак просится — принимать безо всяких. — Возражений нет? Пошли дальше. Ожогин Федор, бедняк. Все . — Знаем! Принять безо всякого там! Бедняк, а плательщик исправ- ный, — всем пример. Рассудительный. Принимается единогласно. Принимается, принимается, принимается, — один к одному, звено к звену, в один сплошной трудовой коллектив. Потянулись цепочкой с крыльца. За эти недели 20 человек сошли с этого крыльца, принятых в колхоз, и 15 кулаков, отвергнутых обществом; не удается больше поживиться за чужой счет. Кучками, рассуждая, расходились колхозники. Одна артель пошла на смену к триеру, другие, вместе с плотниками, к новостройке. Уязвленный дядя Игнат шел в числе рабочих и то тому, то другому обиженно ронял: -— «Митька винтом»,—говорит,—а я что? Разве отказываюсь. Работают дру- гие — и я не отстану. А то винто-ом! 111. Б у д е т Вздыхают хозяйки: не стало в стайке бурены — выпали из жизни часы заботы, кормления, доения, обихода — получился провал, пустое место. То одна, то другая не выдерживала, бежала на колхозный двор, припадала к розовому вымени, мяла нежно привычными пальцами теплые соски, извлекая парные молочные струи. Штатные коровницы возмущались, убеждали, гнали. —• Мы получаем жалованье — нам и доить, мы за все в ответе. Хозяйки удалялись, сходились группами и брюзжали, недовольные новыми порядками. Круче всех брала Ветлугаиха. Досталось от нее и колхозу и советской власти. Стоя у своих ворот, как пророчица, поднимая рабочую темную руку, грозила в сто- рону пятистенного дома с ярко-зелеными ставнями — канцелярии колхоза: — Хвороба вас забери!., гибели на вас нет!.. Ветлугаиха — первая беднячка на селе. Мужиков в семье нет, дочь брошенка и внучат двое. Коровы у Ветлугаевых нет, пара курочек-молодок — вся скотина. Изба от ветру валится, но в новом укладе жизни Ветлугаиха видит гибель всему. Вон какие люди полетели: Дурсина, Егора Иваныча, как щенку, из деревни выки- нули, а имущество в колхоз ушло. '«(И что это за колхоз за самый? Что у него за пасть, за брюхо неуемное? Все в колхоз да в колхоз, хвороба его». Егор Иванович Дурсин в жизни Ветлугаихи занимал большое место. Благо- детель. Сколько работы давал ее покойному мужу, сколько муж пней на Дурсинском участке выкорчевал, сколько поденщины отбыл, — хлеб от Дурсина имели. А в недавние дни кто ей за помывку да за постирушку нет-нет и молочка в чашечку нальет? Дурсины — благодетели. Ведь молоко-то рубль за четверть цена — поди,